У стены темнел пузатый застекленный книжный шкаф; вместо книжек, сваленных в самый низ, его заполняли самые различные предметы: кое-какая одежда, искалеченные фарфоровые фигурки, электропылесос: все, что случайно уцелело от благоустроенного некогда дома. Огромный письменный стол наискось перерезал обширное пространство комнаты, на нем стояли кастрюлиу стаканы и тарелки, а сбоку, на деревянной дощечке, спиртовка — здесь была кухня. В углу комнаты, за сломанной ширмой, стояла на табуретке большая лохань, в ней мокло белье. Было тут еще несколько стульев, глубокое кожаное кресло, громоздкие сундуки у стены, ближе к окну — кушетка, покрытая цветным покрывалом, а на полу — сложенные горкой матрасы.
На этих матрасах, вызволенных, как оказалось, вместе с другими вещами из-под завалов, Мария решила не мешкая уложить Гродзицкого. На них, утверждала она, ему будет удобнее, чем на кушетке.
— Одна только видимость эта кушетка,— говорила Мария, проворно двигаясь по комнате.— Вы только гляньте!..
Она сдернула покрывало, и тут обнаружилось, что обивка на кушетке лопнула поперек, обнажив погнутые пружины.
— Сюда как раз штукатурка с потолка свалилась,— пояснила она.— Вы не представляете, что тут было. Две бомбы, артиллерийский снаряд... Чудо, как вообще что-то уцелело.
Гродзицкий сидел в кресле согнутый, его, вероятно, опять мучили боли.
— Мария, родная, мы тебе столько хлопот причинили,— шепнул он, видя, как она суетится, устраивая ему постель.
Мария всплеснула руками.
— Не говори глупостей. Раздевайся и сразу укладывайся. Геленка ляжет на кушетку.
— А ты?— спросил Гродзицкий.
— Обо мне не беспокойтесь. Устроюсь. Тут уже множество людей ночевало. У меня еще ковер есть, там, за шкафом, лежит, помните, большой такой ковер из гостиной, уцелел вот... Видите, какая я богатая.— Она рассмеялась.
Мария была оживлена, немного взбудоражена и очень подвижная, энергичная. Будучи немного моложе Гелены, она тоже успела уже поседеть, но лицо у нее было моложавое, широкое, румяное, живые карие глаза блестели. Уложив Гродзицкого и, несмотря на протесты, укрыв его одеялом, она принялась кипятить воду. Видно, давно уже освоилась в тесноте загроможденной комнаты, ничего не искала, все необходимое оказывалось у нее под рукой; несмотря на скученность и хаос ориентировалась она отлично.
— Сейчас будет чай,— говорила Мария, не переставая сновать по комнате.— А Адаму я воду в бутылке согрею, сразу полегчает.
При этом она успевала рассказывать о себе, о своих перипетиях. Варшаву она покинула после подавления восстания. Прошла через Прушков, но оттуда ей удалось выбраться. Зиму провела в деревне, в Ловицком воеводстве, а сюда вернулась, как только город освободили. И сразу начала работать, получила должность в городском управлении. Сперва, в феврале, марте, когда холода стояли, трудновато, конечно, было. Ну а теперь что же, весна...
Она вдруг умолкла и задумалась.
— А вас, стало быть, вывезли... Я часто думала, что с вами могло случиться? Представляю, что вы пережили.
Гродзицкий лежал навзничь на матрасах, вытянув р>ки поверх одеяла. Так, с закрытыми глазами, он казался еще более исхудавшим и изнуренным. В комнате воцарился полумрак. За пустыми окнами темнело над пожарищами небо — огромное, полное вызревших, весенних звезд. Со двора тянуло ночным холодом. Начинала шипеть вода в чайнике. Было тихо.
Мария быстро стряхнула с себя задумчивость и маленькая, круглая, как бочонок, покатилась в глубь комнаты. Принялась там рыться в сундуке.
— А Янек?— нагнувшись, спросила она.— Есть о нем известия?
— Да,— спокойно ответила Гелена.— Янек погиб. Застыв на мгновение, Мария выпрямилась, потом
с тряпкой в руке вернулась к свету.
— Он погребен на Мазовецкой,— сказала Гелена.— Мы непременно хотим перенести его прах на Повонзки, для того и приехали сюда.
Она поправила выбившиеся из-под платка волосы.
— Кстати, как там с нашей семейной могилой, не помнишь, Мария?— спросила она.— Есть там место?
Мария налила воды в миску и начала мыть составленную на столе грязную посуду.
— О да, есть, конечно! Могила ведь на шестерых, а там лежат — мама, дядя Стефан,— перечисляла она,— тетя Маня, ее сын... ну и все. Уж одно-то место наверняка найдется. А у меня, видишь, какой беспорядок,— принялась она оправдываться,— стыд да и только. Но я в самом деле весь день на работе, не хватает даже времени убраться. Сейчас чай поспеет.
Она торопливо мыла посуду, тщательно вытирала каждый стакан и отставляла его в сторону.
— А знаете,— неожиданно сказала она,— мой Збышек тоже погиб. В каналах, при переходе со Старого Мяста.
Гелена подняла голову и взглянула на сестру. Но та была повернута к ней спиной. Больше она ничего не сказала, а Гелена не стала ее выспрашивать. Зачем? Всякий, переживший Варшавское восстание, знал, как гибли люди в каналах, что это была за смерть. «Бедная,— подумала Гелена,— даже могилы Збышека у нее нету». Да и останки старшего сына Ольшевских, расстрелянного на улице, тоже ведь закопали неведомо где. И, окинув мысленным взором судьбу сестры, она на какой-то момент почувствовала себя богатой; у нее как-никак есть могила, которую завтра надо найти, есть клочок бесплодной дворовой земли, в которой заключено все то, что она более всего любила в жизни, что было ее надеждой.
После чая Гродзицкий почувствовал себя немного лучше и уснул. Так, во всяком случае, казалось. Лежал он по-прежнему на спине с закрытыми глазами. Мария заслонила свечу, чтобы свет не мешал ему. Гелена сняла наконец с себя платок и пальто, но есть ничего не могла, напилась только горячего чаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112