Но он чувствовал, что владеет собой не в полной мере, не так, как ему хотелось бы, как того требовала ситуация подобного рода. Он напряженно всматривался в темноту, в фигуры врагов, черневшие на расстоянии выстрела. Он слышал их голоса — чужие, ненавистные. Знал, что при каждом движении этих людей надо умерять свое воображение и обострять бдительность. И, однако, не мог избавиться от мыслей о том, что будет с братом и с Анной, если эта история обернется плохо. И когда он вообразил себе, что Анна, верно, до последнего сумела бы сохранить спокойствие, его охватил такой пронзительный страх за ее судьбу, какого он до тех пор никогда не испытывал.
Один из солдат отделился от своих товарищей и направился к калитке. Чуть погодя двое других последовали за ним. Юлек потерял их из виду. Потом услышал
скрип ворот и тяжелые, мерные шаги перед домом. Сердце на миг остановилось. Он стиснул кулаки, зажмурил глаза, и тотчас мучительное напряжение ослабло, им овладело спокойствие. Он уже протянул руку к револьверу, чтобы спрятать его меж балконных дверей, когда позади дома, со стороны поля, грянула автоматная очередь. Эхо повторило ее.
Солдаты внизу остановились. Слышны были их голоса. Потом они поспешно повернули назад. Стало тихо. Снова защелкали выстрелы,— теперь уже явно удаляясь,— где-то там, в глубине мрака.
Юлек сунул револьвер в карман брюк и откинул волосы. «Пронесло»,— подумал он.
Пройдя в прихожую, он отворил дверь в столовую. Шторы затемнения были опущены, горел яркий свет. Ян сидел с книгой у стола, рядом Анна раскладывала пасьянс. Только Ирена не прикидывалась занятой. Она как-то сжалась вся, сидела бледная, лицо осунулось, не могла унять дрожание рук. Сейчас не требовалось особой наблюдательности, чтобы распознать в ней еврейку.
При виде Юлека Ян отодвинул книжку, вскочил.
— Ушли?
Юлек презрительно махнул рукой.
— Надеюсь, тот парень не даст себя поймать. Сюда они уже не вернутся, можем спать спокойно.
Автоматы снова застрочили, на этот раз где-то далеко. Это уже походило на беспорядочную пальбу устрашения ради.
Юлек перегнулся через стол к Анне, которая продолжала невозмутимо раскладывать пасьянс.
— Ну как?— спросил он мягко.— Выходит?
Анна подняла голову и спокойно отложила карты.
— Увы!— улыбнулась она.— Не может выйти, я ошиблась в самом начале.
Он ничего не ответил.
— Ну,— промолвил Ян,— прямо скажем, происшествие не из приятных.
Ирена вдруг поднялась.
— Послушайте! Снова голоса. Они минуту прислушивались. Тишина была полная.
— Ничего не слышно,— определил Юлек.— Точно! У меня хороший слух.
Но Ирена, не доверяя, прошла в мастерскую. И минуту спустя тихо их окликнула.
Она стояла посреди комнаты, лицом к балкону.

— Поглядите!— шепнула она охрипшим голосом.— Как там светло...
Тьму ночи освещало вдали огромное, взмывающее высоко в небо, розовое зарево.
— Горит!— сказал Юлек.
Сияние ширилось, становилось все более кровавым. Пожар охватил весь ночной небосвод.
Малецкие еще долго не спали. Юлек, едва успев раздеться и с шумом скинуть на пол сапоги, мгновенно, видимо, заснул: когда Ян шел из ванной, в столовой было темно и тихо. В мастерской свет тоже был погашен. Но оттуда доносились приглушенные, кружившие по комнате шаги.
Анна уже лежала. Он присел рядом, положил ладонь на ее руку.
— Устала? Да, она устала.
— Ужасный день,— подтвердил он.— Многовато, пожалуй, на один-то раз...
Свет лампы резал Анне глаза, он отодвинул лампу и склонился над женой.
— Ты мне должна была что-то сказать. Помнишь? Она только кивнула.
— Что же?
— Всякие такие мысли...
— Не хочешь говорить?
Она чуть приподнялась и оперлась на локоть.
— Предпочла бы не говорить,— искренне призналась она и поспешно объяснила:— Это никакая не тайна, родной! Просто трудно говорить об этом...
— О чем?
— О том!— Она показала глазами в сторону окна. Он догадался, что она имела в виду восстание в гетто.
— Понимаю,— согласился он.
— Вот видишь! Мне как-то стыдно слов, когда я думаю о тех людях и о том, что их ждет. И когда о нас думаю, о нас, по эту сторону.
— Нас гибнет еще больше.
— Да,— ответила она,— но по-другому, не так.
Она хотела еще сказать, сколь важна и необходима для нее вера, в которой она выросла и верность которой сохраняла, находя в ней понимание вечного смысла и порядка в мире. И еще, что ей, верующей католичке, трагедия евреев, с веками все более обостряющаяся, представляется самым мучительным испытанием для совести христианина. Кого же, как не христиан, должна волновать жестокая судьба несчастнейшего из народов, племени, которое, однажды отринув истину, платит за это немыслимыми страданиями, унижениями и оскорблениями? Кто же, если не христианин, должен делать все, чтобы облегчить долю несчастных и разделить одиночество тех, кто умирает без надежды? Она много думала обо всем об этом, но не могла себе позволить высказать свои мысли вслух.
Ян больше не настаивал. Он лег и погасил свет.
— Знаешь,— чуть погодя проговорила Анна в темноте.— К будущей пасхе наш ребенок уже вырастет большой, а там и ходить начнет...
Он сразу последовал за ходом ее мыслей, чтобы избавиться от собственных.
— К будущему лету должен уже пойти.
— К будущему лету!— повторила она.— Вроде бы так просто это звучит, так буднично, правда?
— Год.
— Да. Но как подумаешь, что будет через год, словно в кромешный мрак заглядываешь. Ты можешь вообразить себе, что нашему ребенку, как и нам, тоже придется когда-нибудь пережить такое ужасное время?
Ян, положив руки под голову, смотрел вверх, во тьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112