Станецкий обернулся и увидел перед собой двух пацанов в поношенных и вылинявших гимназических куртках.
— Двигай вперед,— повторил парень,— оттуда удирать лучше.
Станецкий начал безропотно протискиваться сквозь толпу солдат к переднему тамбуру. Мальчишки никак не могли успокоиться.
— Слышь, сегодня этот бульдог ходит,— говорил первый.— Ох, и сдерет же он с нас три шкуры, ей-богу!
— Заткнись,— буркнул второй,— пошевеливайся лучше.
Не успел Станецкий добраться до конца прохода, как вдруг стоящие впереди люди рванули кто куда. Ребята тотчас повернули обратно. В панике кинулись назад мимо Станецкого какие-то мужчины. Он хотел было последовать за ними, но уже было поздно: в дверях стоял кондуктор, тот самый, который выпихнул из вагона мужчину в брюках травянистого цвета. Взглянув на его лицо — налитое кровью, с приплюснутым носом и утопавшее в толстой шее,— Станецкий подумал: «А ведь и впрямь похож на бульдога!»
Кондуктор сразу же накинулся на него:
Станецкий хорошо знал немецкий язык и со свойственной ему в опасную минуту твердостью решил: раз уж не поддался общей панике, надо рисковать дальше и спокойно ответить: да. Но он ответил «нет» и тут же, по выражению лица бульдога, понял, что немец этого не ожидал. Лишь минуту спустя тот, еще больше побагровев, хрипло рявкнул.
Схватив Станецкого за плечо, он собрался вытолкнуть его из вагона, но тот отстранился и спокойно сказал:
— Сам выйду.
Он выскочил из вагона и без оглядки зашагал в глубь перрона. В тоннеле ему повстречался старый высокий генерал в сопровождении группы офицеров. У выхода, на залитых солнцем ступеньках, стояли два гестаповца. Когда он, проходя мимо них, умышленно замедлил шаг, один преградил ему путь.
Станецкий остановился. Он был настолько спокоен, что сумел изобразить на своем лице удивление, ощутил лишь, как левая ладонь крепче сжала ручку чемодана.
— Что вам угодно?— по-немецки спросил он.
— Документы.
С невозмутимым видом он поставил чемодан на ступеньку и, расстегнув плащ, вынул бумажник, из него удостоверение личности, трудовую карточку вместе с заготовленным письмом от немецкой строительной фирмы, которым подтверждалось, что по делам предприятия он направляется во Львов. Пока один немец внимательно изучал документы, другой кивнул на чемодан.
— Прошу открыть.
Станецкий наклонился и левой рукой открыл чемодан, готовый в случае обыска правой рукой мгновенно выхватить из кармана плаща револьвер. «Что за глупость засыпаться в самом начале»,— промелькнуло у него в голове. Он приготовился к самому худшему и, мигом оглядевшись, понял, что в случае провала ни убежать, ни уничтожить компрометирующие бумаги не удастся и что нечего даже пытаться выбраться отсюда — наверху, на перроне, было полно солдат. Гестаповец механически рылся в чемодане; вдруг тот, который проверял документы, наклонился к нему:
— Оставь, это не он, тот помоложе.
«Ищут кого-то»,— подумал Станецкий, но эта мысль его не успокоила. Задав пару пустяковых вопросов, немцы отпустили его. Через минуту он уже стоял на площади перед вокзалом.
Только теперь на свежем воздухе, под палящими, несмотря на ранний час, лучами солнца, льющимися на вокзальную площадь, Станецкий почувствовал, как нервное напряжение спадает, хотя ощущение опасности не проходило. Он только утратил остроту восприятия, внутренне оставаясь настороженным. Вот и все.
Он закурил и посмотрел на часы: было двадцать минут десятого. Только что отошел львовский поезд. Следующего надо было ждать более трех часов. Не представляя себе, как он проведет это время, Станецкий направился к Платам. На улицах было пустынно. Он почти дошел до парка, как вдруг увидел в глубине улицы Потоцкого большой грузовик и быстро повернул назад. Из-за угла выскочили какие-то мужчины и побежали в сторону Радзивилловской улицы. «Облава!»— крикнул один из них, обгоняя Станецкого. Фургон, не останавливаясь, свернул на перекресток и медленно поехал к Барбакану. Станецкий успел заметить, что машина была набита людьми. Он раздумал идти в парк. Можно было зайти к одному приятелю, который жил недалеко от вокзала, но Станецкому было как-то не до разговоров, хотелось побыть одному. Наконец, когда на углу Радзивилловской, напротив вокзала, ему попалось кафе — он вошел в него.
Из просторного холла двери вели направо в бар — там за стойкой пили водку двое мужчин, налево — в анфиладу комнат. Это был типичный ресторанчик военного времени, где на первый взгляд едой и не пахло, но на самом деле за хорошие деньги достать можно было все. В небольших, довольно темных залах стояли простые столики, на окнах висели решетки; по одну сторону окна выходили на тихую Радзивилловскую улицу, а по другую — на узкий, огороженный глухой стеной дворик. В первом зале за уставленным закусками и бутылками столом сидела компания молодых мужчин и женщин, которые смахивали на мелких спекулянтов. Они пили водку, громко разговаривали и, похоже, были тут завсегдатаями.
Станецкий сразу прошел во второй зал, поменьше, где стояла громоздкая пузатая печка. В нем пока никого не была. Он заглянул также в последнюю комнату: там пил молоко парень в рабочем комбинезоне и сдвинутой с загорелого лба кепке, а в противоположном углу сидела крашеная блондинка-подросток в белом берете и подмазывала губы. Станецкий вернулся во второй зал и устроился у окна, комнаты были аляповатого ярко-желтого цвета; на соседнем столике в тусклой полоске солнца по замызганной скатерти ползали мухи. С лампы низко свисала коричневая липучка. Из зала доносился пьяный гул и звон стаканов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112