— Довольно и того, что мы дождались, когда солнце зашло, а когда месяц взойдет, ждать не будем, сейчас поедем.
Однако пока Дусен отыскивал осла, потом куда-то запропастившуюся подпругу и пока подвязывал бурдюк с айраном и, наконец, уселся в седло, действительно взошел месяц. Огромный и золотой, он поднялся над горизонтом и фантастическим светом залил причудливые пески Кызылкумов.
Хорошо ехать в лунную ночь верхом по пустыне. Бодро идет вперед ваша лошадь, не жжет, не ослепляет горячее, яркое солнце. И кажется, целые сутки можно не слезать с седла. Зато как трудно ехать по раскаленной пустыне в дневную жару. Блестит песок, над ним струится горячий воздух, ослепляют яркие лучи солнца, и от беспрерывного напряжения мышц лица вы вскоре чувствуете сильное утомление.
Вот почему мне и хотелось использовать для переезда большую часть прохладного времени суток. Но это не удалось осуществить, и, когда я в Алабье простился с Дусеном, пустыня уже была окутана предрассветными сумерками.
Около полудня я слез с седла и расположился под развесистым саксаулом, ветви которого могли хоть отчасти укрыть от жгучих лучей солнца. Однако об отдыхе нечего было и думать. Множество крупных клещей обитало в этой части пустыни. С моим появлением они оживленно забегали по песку, в буквальном смысле слова преследуя меня по пятам. Чем дольше я оставался на одном месте, тем больше клещей собиралось около меня; избавиться от них, предотвратить их смелый и настойчивый натиск было почти невозможно. Вновь я взобрался на лошадь и под горячим солнцем шагом пустился в далекий путь.
В Джулеке своей пленнице я отвел большую светлую комнату. Целый день я затратил, чтобы превратить ее в уголок пустыни, В центре комнаты вкопал большой, развесистый саксаул, по сторонам от него разместил несколько кустиков песчаной осоки. Основным же материалом для декорации послужил песок; на его доставку и ушла большая часть времени.
Им я засыпал основание ствола саксаула и неравномерным толстым слоем покрыл весь пол. Когда все было закончено, я из полутемной клетки выпустил в новое помещение «саксаулочку», «Чир-чир-чире»,—услышал я звонкую трель, как только выпорхнувшая из клетки птица коснулась усыпанного песком пола. Видимо, мои труды и старания не пропали напрасно. Созданные условия если и не могли полностью заменить птичке свободу, то, во всяком случае, несколько напоминали ей родину и скрашивали неволю.
Прильнув глазом к замочной скважине, иной раз часами наблюдал я за саксаулочкой. Вот она оживленно бегает по комнате и, раскапывая клювом песок, отыскивает в нем что-нибудь съедобное. Но вот птичка замерла на месте и, наклонив голову набок, пристально смотрит куда-то вверх. Еще мгновение и, стремительно взлетев в воздух, она схватывает со стены или потолка то длинноногого паука, то крупную муху: «Чир-чир-чире, чир-чир-чире»,— звенит на весь дом ее звонкий торжествующий голосок. Чудная птичка. Умная, доверчивая и в то же время очень осторожная — своим поведением птичка завоевала всеобщую симпатию.
Никогда не забуду, как вела себя саксаульная сойка в самом начале жизни в неволе. На четвертый день, после того как моя питомица была устроена, я вошел в комнату, держа в руках маленькую живую ящерицу. Заметив это, птичка порывисто взлетела в воздух и вырвала из моих рук свою любимую пищу. Это было сделано с такой быстротой, ловкостью и так неожиданно, что я, несомненно, лишился бы ящерицы, если бы даже не собирался отдать ее саксаулочке.
Меня поразил смелый поступок птички, тем более что при других обстоятельствах она вела себя очень осторожно. Когда я, например, приводил в порядок ее помещение и ходил по комнате, сойка не билась в окно, не пугалась, как другие птицы, но всегда держалась таким образом, что между мной и ею на всякий случай находился защитный куст саксаула. Такая излишняя предосторожность пленницы в дальнейшем не позволила сделать с нее ни одного хорошего снимка.
Мелких ящериц и жуков саксаулочка предпочитала другой пище и, когда наедалась досыта, умело прятала остатки в песок и среди валежника. Когда же я находил и вскрывал ее кладовые, она суетливо перетаскивала запасы в другое, более надежное, место.
В комнате, где жила саксаулочка, временами появлялись и другие животные. Как-то на одно из окон я поставил большую стеклянную банку с завязанным марлей верхом. В банке сидело несколько змей. В углу комнаты в клетке я посадил недавно приобретенного хищного зверька — хорька-перевязку.
Однажды, проснувшись утром, я услышал знакомый звучный голос сойки. Но на этот раз голосок птички звучал так долго и так настойчиво, что я поспешно вскочил на ноги и отворил дверь в соседнюю комнату, где жила моя питомица. Несомненно, что там происходило что-то неладное.
Что же я увидел? Издавая громкую трель, по песку с места на место возбужденно перебегала сойка. Птичка то приседала, чтобы заглянуть под куст саксаула, то взлетала на его вершину и заглядывала в куст сверху.
Несомненно, под ним было что-то живое. На всякий случай я захватил ружейный шомпол и осторожно заглянул под вкопанный куст. Там, свернувшись в клубок и несколько приподняв голову, лежала крупная ядовитая змея. «Откуда»,— соображал я и невольно перевел взгляд на окно. Банки со змеями на окне не было.
Наполовину разбитая и пустая, она валялась на полу под окном. Кто же это мог ее сбросить на пол — не сойка же? Мой взгляд упал на клетку с хорьком-перевязкой. В металлической сетке ее темнело большое отверстие. Где же остальные змеи, где же натворивший бед хорек-перевязка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106