Иначе воспринял это Гаудик. Видимо, близкое присутствие медведей ему не нравилось, и он с явным беспокойством и недоверием вертелся около нашего лагеря. Я отлично знал, что мой четвероногий друг не боится медведя. Не один раз, столкнувшись с животным в тайге, он с ожесточенным лаем преследовал его и однажды сумел загнать гималайского черного медведя на дерево. Но лаял пес на него не как на дичь, а как на человека, и я, вслушавшись в интонацию голоса собаки, заранее знал, с кем придется встретиться. Мне кажется, что умный пес относился к косолапым обитателям леса иначе, чем к другим животным, и не доверял им, как не доверял и незнакомым людям. Это сказалось на его поведении.
Наш лагерь был довольно далеко от берега. Я волоком дотащил к воде лодку с легкими ящиками и отправился за другими вещами. На полпути встретил Гаудика. Он деловито и поспешно отправился к лодке. Когда я с чемоданом на плече шел к лодке, пес встретил меня на том же месте и убежал к лагерю. Это повторялось до тех пор, пока все вещи не были перенесены из лагеря в лодку. И тут мне стало ясно поведение собаки: пес боялся за наше имущество. Когда я был около лодки, он находился у лагеря, когда я возвращался к лагерю, Гаудик считал необходимым следить за лодкой.
«Но почему он продолжает оставаться на том месте, где мы ночевали, когда все вещи перенесены на берег?» — подумал я.
— Гаудик! — крикнул я, но пес не появлялся.— Гаудик! — вторично позвал я собаку.
Пес на одно мгновение мелькнул среди кустарника и вновь
исчез из виду.
Я вернулся к месту ночевки, где застал трогательную картину. Гаудик сидел под деревом, на ветви которого висела моя портянка, и показывал на нее глазами. Портянка пришла в негодность и вчера, отброшенная мной, случайно повисла на ветке. Но, конечно, об этом не знал Гаудик. Ведь для него и изношенная портянка была нашим имуществом. Я сорвал ее с дерева и на глазах Гаудика бросил в сторону. Этого было достаточно, чтобы пес поспешно убежал к лодке, которая оставалась без хозяйского глаза.
Вскоре мы достигли большого лесистого острова Пещерного. На нем жили четыре семьи русских и удэгейцев, обслуживающих маленький конный совхоз.
Сильные дожди задержали нас в этом месте. Они начались страшной грозой и лили без перерыва в течение нескольких суток. Река вздулась и несла массу подмытых и упавших в воду громадных деревьев. Продолжать путь на легкой лодчонке было небезопасно, и я решил переждать неблагоприятное время. Но сидеть в комнате было обидно. Из-за дождей в течение дня я мог выходить из дому только по одному разу.
Однако даже в комнате воздух был насыщен сыростью. Костюм высыхал медленно, и только на следующий день я решался продолжать сборы и поневоле вновь выкупаться в одежде в мокрой траве.
Но и при таких условиях мне не приходилось скучать. Как и во время других поездок, вскоре вокруг меня сгруппировались местные ребята. Любознательный народ сначала молча наблюдал, как я снимал шкурки с добытых птиц, как заносил в дневник наблюдения. Когда же ребята несколько привыкли ко мне, возникло множество всевозможных вопросов. Я отвечал на них как умел.
— Дядя, а живых зверей и птиц вы не берете?
— Пока не беру. Держать их сейчас негде. Вот приеду в Вербовку, устроюсь там, сделаю клетки, тогда и начну собирать всякую живность.
— До Вербовки близко, 60 километров, по такому течению за один день проехать можно.
— Это верно, я собрал бы и здесь, да видишь, погода какая.
— Дядя, а вы не ходите сами, нам скажите. Хотите, я вам сейчас голубых сорочат достану?
Голубые сороки — интересные птицы, о них я расскажу в дальнейшем. Я давно хотел привезти их в Москву живыми, но до этого времени они не попадали мне в руки.
— Перед отъездом достань, когда погода будет лучше,—
отвечал я,— а то под дождем вымокнешь.
Но мальчик быстро снял рубашку и, оставшись в одних трусах, выскочил из комнаты и зашлепал во дворе по лужам. Вскоре он возвратился мокрый и довольный. В его картузе лежали уже сильно подросшие птенцы голубой сороки. Это было началом. С каждым днем мое живое хозяйство возрастало.
— А знаете, дядя, Колька у нас настоящий охотник,— сказал мне хозяйский сынишка.— Он всю зиму хорей-колонков по островам капканами и давилками ловил, а сейчас деньги копит, собаку охотничью купить собирается.
— А какую собаку? — обратился я к черноволосому Коле.
— Не знаю, какая она,— ответил тот,— но только на колонка хорошо ходит. Хозяин ее помер. Вот я и коплю на нее деньги. У нас,— продолжал Колька,— хорошие собаки у отца есть, только отец их не дает мне, говорит — испортишь.
— Как это испортишь? — не уловив смысла в словах мальчишки, спросил я.
— Да у нас, дядя, собаки зверовые — на тигра ходят. Вот отец и не позволяет приучать их на колонка. Если собака колонка будет искать, с ней тигра не возьмешь.
— А что, твой отец стреляет тигров?
— Нет, не стреляет, разве тигра можно стрелять! Отец и старший брат живых тигров ловят, ведь они очень дорого стоят.
— Как же они их ловят?
— Да просто ловят, собаками загоняют и ловят.
Я неоднократно слышал и читал в книгах, как наши русские охотники ловят тигров в Уссурийском крае. Селение Вострецово, расположенное неподалеку от острова Пещерного, давно славится тигровыми ловцами. Но мне хочется услышать об этом из уст мальчика.
— Коля, расскажи мне о тиграх,— попросил я его.
И юный охотник рассказал о том, как русские богатыри справляются с могучим и опасным хищником. Мне представилась такая картина.
Поздняя осень, выпал снег. Белой пеленой он покрыл болота, долины и лесистые сопки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106