— Все равно скоро и до них сюда доберутся, подчистую вырубят.
— Да знаешь ли ты, что каждая метка в тайге свое значение имеет? Одна покажет, как к роднику или к солонцам добраться, другая — как из тайги выйти. А после твоей дурацкой работы не только охотник, но и ты сам без посторонней помощи из тайги не вылезешь!
— Одним словом, изругал я твоего приятеля Витьку и никогда
больше его с собой не возьму.
Впрочем, что Витька! Витька мальчишка, ему двенадцати лет нет. Иной раз почти так же ведут себя и взрослые. Как-то под Москвой в конце апреля добрался я до знакомого лесника. Его сторожка стояла на самом берегу старых торфяных разработок, где нередко встречались утки. На селезней я и рассчитывал поохотиться ранним утром. Да вот досада: у лесника застал незнакомого охотника. Он приехал сюда на машине, привез всевозможные закуски и всю ночь кричал, рассказывая о своих охотничьих подвигах. Плохо я спал эту ночь. До зари поднялся на ноги и, ежась от холода, в темноте добрался до засадки.
Незавидная под Москвой за последнее время стала охота. В то утро добыл я только одного крякового селезня, но и этим остался доволен. Когда совсем рассвело и, преодолев туман, наконец, глянуло солнце, выбрался я из шалаша. Хотел уже к леснику направиться, но вдруг услышал несколько выстрелов. Присмотрелся — и увидел охотника, с которым провел ночь в лесной сторожке. В сопровождении лесника он шел по бровке среди карьеров и стрелял то вверх, то в сторону. Во что стрелял, издали разобрать было трудно, и я решил подойти ближе. Вскоре я понял, что охотник палит по бекасам. То по взлетающему бекасу выстрелит, то по токующему в воздухе. А сзади идет лесник тоже с ружьем, но с плеча его не снимает: знает, что весной эту птицу стрелять запрещают. Дошли оба до большого открытого плеса, и охотник на нем подранил нашу обыкновенную чайку. Упала она в воду и все пытается с воды подняться, неповрежденным крылом машет. Видя это и не понимая, в чем дело, к ней подлетело еще несколько птиц, и вскоре над подранком с криками закружилась целая стая. Вот по этим чайкам и начал стрелять охотник. Наверное, раз тридцать подряд выстрелил и много птиц убил и подранил. Однако лишь несколько чаек попало охотнику в руки, остальные упали на труднодоступные участки торфяного
озера.
— Зачем вы так много чаек набили? — спросил я, подойдя к охотнику
— А вам-то, товарищ, какое дело!
— Ведь чайка — не дичь!
— Я спортсмен, хочу отвлечься от служебных забот, пострелять немного, и, прошу вас, оставьте меня в покое.
И всем своим видом подчеркивая, что не желает продолжать объяснения, он вполголоса обратился к сопровождавшему его леснику:
— Этот товарищ, наверное, в любой день на охоту имеет возможность поехать. А тут раз в два месяца вырвешься, и вот, извольте радоваться, на какого-то чудака нарвешься. Не обязан я каждому ответ давать о своих поступках.
С этими словами «охотник-спортсмен» повернул обратно! Следом за ним пошел и лесник, неся в руках связку убитых чаек! Потом издали я видел, как у легковой машины, провожая гостя суетились лесник и его жена. Когда все утихло и машина скрылась за сосновым мелколесьем, мне поневоле пришлось исправлять небрежность постороннего человека. Я вынужден был добить шесть подраненных чаек: с перебитыми крыльями они безуспешна пытались подняться в воздух.
Не заходя в сторожку, я направился к станции. Мне не хотелось встречать знакомого лесника. Можно охотиться ради промысла, можно и со спортивными целями, и лес рубить тоже можно, но все надо делать с умом, по-хозяйски. Из родной страны гнать огнем и мечом нужно врага, а не родную природу.
На другой день незадолго до захода солнца мы возвращались с Толей обратно. «Кукушка», выбрасывая клубы белого дыма, опять то медленно вползала на крутые подъемы, то с грохотом скатывалась в лесные лощины. Уходила назад тайга; местами здесь и там дымились лесные пожары.
Прошел год. В следующую весну я вновь посетил Вербовку и продолжал изучать птиц в бассейне Большой Уссурки. К сожалению, на этот раз мне пришлось совершать экскурсии в одиночку. Толька подрос, работал в колхозе на тракторе, и ему было трудно вырываться на охоту даже по воскресеньям. Но вот однажды у моего юного приятеля выдался целый свободный день. Еще с вечера уложили пожитки, привели в порядок ружья и на рассвете; отправились через болото к ближайшим сопкам. Хотелось глубже проникнуть в тайгу, пересечь водораздельный хребет и выйти к притоку Большой Уссурки реке Малиновке.
Долгий день в летнее время, кажется, не будет ему конца. Пользуясь этим, мы шли не спеша, останавливались, подолгу вслушиваясь в лесные звуки. И вот на одном глухом участке тайги я услышал голос какой-то незнакомой небольшой птицы и невольно насторожился. Казалось, что за все время моих странствий я слышу его впервые.
— Кто же это может пищать? — шепотом обратился я к своему
спутнику.— Чей это голос?
Но Толя в недоумении пожал плечами.
— Первый раз слышу,— так же шепнул он мне на ухо.
Проверив ружье, я медленно и осторожно пошел на звуки. Но
они стали доноситься из двух точек. Безусловно, здесь была не одна, а по меньшей мере две птицы, и они перекликались между собой. Раздался выстрел, потом долго продолжались поиски, и, наконец, в моих руках оказалась небольшая коричневая птичка. «Что же это такое? Неужели таежная овсянка?» — осматривал я со всех сторон ее оперение. Впервые я встретил ее на Большой Уссурке, причем не в хвойной тайге, где наблюдали ее предыдущие исследователи, а среди старого широколиственного леса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106