В дверь постучала миссис Темпл, она зашла проведать Джона и передала самые теплые слова сочувствия от Констанции, чем доставила ему безмерную радость. Когда она удалилась, я тоже собралась уходить, но брат попросил меня взять молитвенник, лежавший на столике, и прочитать одну короткую молитву, предназначенную для второго воскресения Великого Поста. Джону была хорошо известна эта молитва, но когда я произносила знакомые слова, они словно бы наполнялись новым глубоким смыслом, и я не устами, а всем своим сердцем молила Господа избавить нас от искушений, грозящих душе погибелью. Пожелав Джону спокойной ночи, я покинула его в глубокой печали. По просьбе хозяина, Парнем лег спать в его комнате на диване.
На следующее утро я встала рано и отправилась узнать, как прошла ночь. По словам Парнема, Джон спал неспокойно, и когда немного спустя я вновь наведалась к брату, то увидела, что у него открылась горячка, он бредил. Слава Богу, миссис Темпл со свойственной ей добротой и предусмотрительностью попросила доктора Эмпсона задержаться в Ройстоне, и он сразу же осмотрел больного. Положение оказалось весьма серьезным: по всей видимости, у Джона начиналось острое воспаление мозга, состояние было тяжелым, и предсказать ход болезни не представлялось возможным. Стоит ли говорить, как подействовало на меня заключение врача. Миссис Темпл и Констанция были встревожены не меньше меня. В то утро мы долго беседовали с Констанцией. Страх за Джона заставил ее изменить своей обычной сдержанности, и она не скрывала своей любви к моему брату. Я не замедлила сказать ей, как была бы рада их браку и как хотела бы назвать ее сестрой.
Утро настало по-зимнему хмурое, сеял редкий снежок, дул резкий ветер. В опустевшем доме царил беспорядок, который особенно бросается в глаза после бала или большого торжества. Я в тоске скиталась из
комнаты в комнату и забрела в картинную галерею, где вчера с Джоном случился обморок. Мне не доводилось бывать здесь прежде, поскольку это крыло дома не отапливалось и на зиму галерею закрывали. Я безучастно рассматривала картины, развешанные на стенах. В основном это были старинные портреты представителей рода Темплов, и в том числе известное полотно, которое приписывалось Гольбейну, — на нем был изображен сэр Ральф Темпл с семейством. Дойдя до конца галереи, я села на балконе, глядя в окно, за которым падал легкий снежок и вечнозеленые деревья качались под злыми порывами ветра. Перебирая в памяти события минувшего вечера — бал, внезапная болезнь Джона, я начала потихоньку напевать мелодию запомнившегося мне вальса. Немного погодя я отвернулась от окна, за которым простирался парк, и оказалась лицом к галерее. В это мгновение взгляд мой упал на замечательную картину, висевшую напротив.
Это был портрет молодого человека в полный рост, и, еще не успев разглядеть его, я уже знала, что передо мной призрак, являющийся моему брату. Я содрогнулась от ужаса и омерзения, узнав и лицо, и одежду того, кого увидел Джон в плетеном кресле в своей комнате в Оксфорде. Брат настолько точно и выразительно описал его, что ошибки быть не могло — сходство было слишком поразительно. Каждая черта этого красивого правильного лица была мне знакома и в точности соответствовала описанию. Он прямо смотрел на меня карими блестящими глазами, но взгляд их отталкивал, вызывая невольную неприязнь. На тонких губах блуждала чуть заметная усмешка, а лицо покрывала неестественная бледность, так поразившая воображение брата.
Едва прошло первое изумление, как вздох величайшего облегчения вырвался из моей груди — я нашла объяснение вчерашнему происшествию. По всей видимости, яркая молния осветила злополучную картину, и брат, увидев эту фигуру на полотне, принял ее за призрак. Если подобный случай, и в самом деле удивительный, настолько подействовал на Джона, что привел к воспалению мозга, значит, здоровье его было уже серьезно расстроено, и неожиданный испуг окончательно подорвал его силы. Бесспорно, нечто подобное произошло с ним и в ту ночь, когда мы уехали из Оксфорда. Напряжение всех чувств, вызванное вспыхнувшей страстью к Констанции, ослабило его организм, и в воспаленном мозгу родилось видение, показавшееся ему пришельцем с того света. Когда я это поняла, мой дорогой Эдвард, радости моей не было предела, и даже болезнь брата, хотя и серьезная, показалась мне уже не столь страшной, если причиной ее был физический недуг, а не тот гробовой ужас, который вот уже полгода преследовал нас. Слава Богу, среди туч показался просвет. Значит, последние несколько месяцев Джон был нездоров, и болезнь в конце концов поразила мозг. А я вместо того, чтобы весело посмеяться над его фантазиями и развеять их, приняла их всерьез, разделила его тревогу и только усугубила и без того болезненное состояние. Но я недолго предавалась этим отрадным мыслям — одно обстоятельство никак не укладывалось в столь простое объяснение случившегося. Если видение, которое померещилось моему брату в Оксфорде, было всего-навсего порождением его расстроенного воображения, то как могло случиться, что он описал этого человека в точности таким, как изобразил его художник на этом портрете? Джон никогда прежде не бывал в Ройстоне и потому не
мог, сам того не подозревая, хранить в памяти этот образ. Но его описание призрака во всех подробностях совпадало с портретом. Оно было столь зримым, что я воочию представляла себе того, кто привиделся ему в сумраке летней ночи. И вот взору моему предстал тот же самый облик: и лицо, и одежда. Это открытие повергло меня в смятение, я не знала, что думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43