Квелу поставили по одну сторону табаки. Все гости на ней не уместились. Гудуйа вновь пошел к хижине и вернулся с бревном. Его положили по другую сторону табаки вместо квелы.
— И таких низких скамеек я никогда не видела,— рассмеялась Юрьева, устраиваясь на квеле и с трудом сгибая усталые ноги.— А тебе доводилось сидеть на таких, Галя?
— Столько здесь живу, но и я вижу все это впервые.— И она с трудом примостилась на квеле рядом с Юрьевой, но тут же встала.— Нет, Наташа, я сяду рядом с дедушкой. Дедушка, давайте сядем на бревно, а?
— Я сыт,— ответил Гудуйа.
— Поешьте немножко с нами, ну пожалуйста,— взяла Серова старика под руку и усадила рядом с собой на бревне. Она быстро сделала бутерброд и насильно вложила в руку Гудуйа.— Угощайтесь, дедушка.
— А как вас звать?— спросила Юрьева.
— Я знаю, вас Гудуйа зовут,— сказала Серова.— Я и фамилию вашу знаю, Эсванджиа ваша фамилия, ведь так?
— Так, так. Но кому нужны мои имя и фамилия?
— Не надо так говорить, дедушка.
— Вы здесь один живете?— спросила Юрьева.
Серова знаками показала, что не надо спрашивать, но та не заметила.
— Один, совершенно один.
— Один в такой глуши?!
— Одному лучше, глухо ответил Гудуйа.
Все с сочувствием думали об этом лесном человеке, но не спрашивали, почему он живет один. Они понимали, что какая-то неизбывная печаль грызет душу этого человека, и старались не глядеть на него, чтобы он ненароком не увидел в их глазах жалость и сострадание. И все же какое горе могло погнать человека в лес, оторвать от людей и всего мира?
Они были голодны, но ели нехотя. Гудуйа все еще держал в руке свой бутерброд, хотел положить его на стол, но передумал, решив, что женщина обидится. Так сидел он молча
и мялся, чувствуя, что все едят через силу. Он понимал, что причиной этого был он сам. Наконец положил бутерброд на стол, встал и, разлив по кружкам козье молоко, поставил их перед Серовой и Юрьевой.
— Какое вкусное! — едва пригубив молоко, восторженно воскликнула Серова.— Оно еще теплое, представляете, и пахнет сеном, совсем как в детстве...— Она хотела нарушить неловкое молчание, воцарившееся за столом, и вызвать на разговор вновь замкнувшегося Гудуйа. Все тело у нее болело, говорить ей было трудно, но она старалась казаться веселой и беззаботной. — Ну, скажи, что я права, Наташа, ведь правда же сеном пахнет?
— Молоко от одной козы, потому так и пахнет,— улыбнулся Гудуйа.
Он впервые улыбнулся за весь вечер, и лицо его сделалось совсем детским. Серова обрадовано смотрела на него.
— Как это только вашу козу волки не задрали?— спросила Юрьева.
— Ее собака стережет.
Стоило Гудуйа где-нибудь привязать козу, как собака пристраивалась тут же поблизости. Она, подобно своему хозяину, была на редкость добродушна. Лаяла, лишь почуяв волка или шакала, в остальное же время помалкивала и бродила вокруг хижины. Вот и теперь, с любопытством оглядев гостей — такое количество народу она не видела на своем веку,— повернулась и затрусила прочь, наверное, к своей козе.
— Разве собака может одолеть волка?— спросила Серова.
— Вот для буйвола здесь вполне подходящее место,— вставил в беседу слово Теофиле Таргамадзе.
Гудуйа не ответил.
Тучи и мрак одновременно навалились на лес.
Дружно заквакали жабы.
— Вы давно здесь живете?— спросил Теофиле Таргамадзе.
— Не помню,— нехотя ответил Гудуйа. Он устал сидеть с гостями, устал от разговоров и докучливых вопросов.
Заморосило. Теплые капли, словно клей, падали на потные .ища, руки.
Никто даже не шелохнулся. С едой было покончено. Каждый в отдельности думал о Гудуйа.
«Он даже не помнит, сколько живет здесь.— Серова < болью и жалостью исподтишка разглядывала подобие хитона из козьей шкуры, босые ноги Гудуйа, потрескавшиеся и холода, жары и грязи, мохнатую седую его грудь,
корявые руки с каменными мозолями на широких ладонях, клочковатую длинную бороду и седые космы, спадавшие на широкие плечи.— Как он живет здесь? И какая печаль его гнетет?»
— Я пойду огонь разведу. Дождь не перестанет всю ночь. Спать будете в хижине.— Гудуйа встал. Он чувствовал, что гости угнетены его молчанием, но говорить и общаться с людьми он отвык. Потому счел за благо удалиться. Предлог был найден.
— В хижине мы все не поместимся, дедушка! — вдогонку Гудуйа крикнула Серова.
— Должны поместиться,— обернулся Гудуйа.— Нынче ночью даже собаку на двор не выгонишь.
— Спасибо, дедушка.
— Что?!
— Да нет, ничего, дедушка.
Гудуйа уже не помнил, что означало «спасибо».
Женщины улеглись на широкий топчан Гудуйа. Сверху топчан был покрыт медвежьей шкурой. Широкой лохматой шкурой.
Наталья Юрьева тут же уснула.
А вот к Серовой сон никак не шел. Мысли о Гудуйа не давали ей покоя. Что заставило человека навсегда уйти от людей и схорониться в лесу? Глаза Гудуйа, полные глубокой печали и покорства, неотвязно преследовали ее. Серова твердо решила вывести Гудуйа из лесу, к людям. И, успокоенная этой мыслью (хотя она еще не знала, как ей удастся осуществить задуманное), Серова крепко заснула.
Мужчины, не раздеваясь, устроились прямо на дощатом полу. Гудуйа лег спать на балконе. Балкон был узкий, и дождь всю ночь лил прямо на спящего Гудуйа. Но, несмотря на это, он спал спокойно. Ни вёдро, ни ненастье, ни зной, ни холод давно не трогали его.
Он поднялся на рассвете.
Дождь перестал.
Мутно-серое небо тускло нависло над лесом. Матово переливалась омытая дождем листва. Птицы, перепархивал с ветки на ветку, задевали листья, и крупные капли дождя тяжело срывались на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125