Волна выбросила Брегвадзе из кабины и потащила его. Васо было вынырнул, но новая волна ударила его о дерево, потом проглотила и понесла.
— Василий Григорьевич! — только и успела крикнуть Серова.
...Вымытый ливнем город ослепительно сиял под утренним солнцем. Вода в лужах отливала небесной синевой. Пальмы,
магнолии, индийская сирень, олеандры, розы в капельках дождя переливались всеми цветами радуги.
Город, утомленный тревогой, страхом и ревом гудков, все еще спал, приходил в себя. Отдыхало и море. И такой покой, такая тишина царили на улицах, в переулках, тупичках и домах, что никому даже не пришло бы в голову, что еще прошлой ночью их обитателям грозила смертельная опасность. Воздух был пропитан тяжелым, пьянящим ароматом земли и растений, пресыщенных влагой.
Неожиданно в это безмолвие ворвался резкий торопливый стук каблуков по тротуару. Видно, женщина бежала, и звук мужских шагов мягко и глухо сопровождал задыхающийся перестук ее каблуков. Мужчина шел размашисто, не ускоряя шага.
Со скрежетом отворилась и захлопнулась железная калитка. Женщина взбежала по деревянной лестнице и зачастила по коридору.
Голый по пояс Важа лежал на кровати у окна. Его грудь, плечи и руки матово блестели на свету, падавшем из окна. Глаза закрыты, но он не спал. Он был настолько потрясен, измучен и разбит событиями минувшей ночи, что сон его не брал.
«Что бы случилось с городом, не пророй мы дамбу? Как это удалось сделать Андро? И кто ожидал такого самопожертвования от Васо Брегвадзе? От человека, который постоянно ворчит, брюзжит и вечно всем недоволен, словно бы его все принуждают делать силой. Не спаси его этот самый Шамугия, быть бы ему теперь рыбьей поживой. А как плавает этот деревенский парнишка! Хорошо сделала Галина, что проводила Андро домой. Надо бы еще врача позвать. Как это я не додумался. Человека лихорадило, а он всю ночь в воде барахтался. И в больницу не пошел о Васо справиться. Кто знает, что с ним такое. А я обиду на Андро таил. Ха! Обиду. Это Андро должен был на меня обижаться, а не я на него. Гангия обо всей стройке заботится, а я ничего, кроме своего участка, знать не желаю. Как молокосос я себя вел, вот что. И с Андро, и с Галиной». Он не мог об этом думать, и вообще ни о чем не хотел он думать. Надо бы встать, сбегать к врачу, отвести его к Гангия, потом забежать в больницу, проведать Васо. Но тело его было налито свинцом. Не то чтобы встать, даже рукой пошевелить он был не в силах.
Солнце заглянуло в окно. Осмелевшие его лучи падали Паже на веки. Но он не чувствовал ни их прикосновения, ни их тепла. Лежал как замороженный. Он попытался было на
тянуть на себя одеяло, но руки не слушались его. «Что это со мной? — только успел он подумать, как тут же до слуха его донесся частый стук женских каблуков.— Галина. Это ее походка. Почему она бежит? И кто это с ней?»
Дверь распахнулась, и в комнату влетела Серова. Она еле переводила дыхание, волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Она все еще была в пиджаке Спиридона Гуния. Лицо было бледно. За ней вошел Уча и встал у дверей.
Недвижимый еще минуту назад, Важа резво вскочил с кровати. Рука его потянулась к стулу, но одежды на нем не оказалось. Видно, тетя Русудан забрала сушить. Тетя Русудан, заслышав шаги Галины, следом за ней вошла в комнату.
Минуту все четверо застыли в оцепенении. Слышалось только частое дыхание Серовой.
— Что случилось, Галя? — спросил наконец Важа.
— Андрей Николаевич...— только и смогла выдавить из себя Серова. В горле у нее застрял ком...
В то утро Русудан не пошла в управление — не смогла оставить племянника. Когда Серова с Учей ушли, Важа заперся в комнате, наглухо закрыл окна, чтобы в комнату не проникал шум улицы и моря. Маленький домик Русудан стоял на самом берегу, окнами к морю. Волны с тихим шорохом перебирали гальку, монотонно и однообразно. Этот звук раньше успокаивал, умиротворял Важу.
Но теперь он раздражал его. И вообще все его раздражало. Он ничего не желал слышать. Важа с головой укрылся одеялом — свет резал ему глаза. Он ни о чем не мог думать — в мозгу гвоздем застряло единственное слово «взяли». Он не знал, что делать, что предпринять, чтобы избавиться от этого слова. Бежать куда глаза глядят? Но слово и тогда преследовало бы его повсюду.
Кто-то постучал в дверь.
Важа отбросил одеяло и вскочил. Он с таким страхом уставился на дверь, словно бы впервые в жизни слышал этот звук.
— Важа, это я, Русудан, ты меня слышишь? — раздался голос тети.
Важа никогда не запирал дверь своей комнаты. Он и не помнил, с чего это вдруг заперся. Он подошел и отпер дверь и тут же снова как подрубленный упал на постель.
— Почему ты заперся, Важа?!
— Не знаю. Который час?
— Уже поздно, поешь чего-нибудь!
— Что?.. Ах, поесть... Не хочется. В горло не полезет. Ничего не хочу. Хочу спать. И больше ничего.— И он снова укрылся с головой.
— Ладно, сынок, спи,— сказала Русудан и тихо прикрыла дверь.
Важа лежал, боясь пошевелиться. В голове было пусто. «Спи, сынок, спи, сынок, спи, сынок», — тетин голос монотонно повторялся в ушах...
Проснулся он поздно. И ничего не помнил.
Солнце было над крышей дома. Вечерело.
Желудок сводило от голода. Важа оделся. И, лишь подойдя к умывальнику, он все вспомнил. Все. И события прошедшей ночи, и утреннее происшествие.
Русудан дома не оказалось. Свадебный стол был накрыт по-прежнему. Важа подсел к столу и стал торопливо, жадно есть, запивая еду вином. И только потом осознал, что сидит у свадебного стола. И вспомнил вчерашнее. «Что я наделал?!»
Русудан и Петре любили его как сына, и Важа отвечал им тем же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125