Луна стояла высоко в окружении хоровода звезд.
Звезды мерцали, луна ослепительно сияла, освещая лица мужчины и женщины.
Так и лежали мужчина и женщина.
Женщина улыбалась в предчувствии нового толчка.
Мужчина лежал хмурый и задумчивый.
Потом мужчина ладонью почувствовал толчок в животе женщины. Он никогда еще не чувствовал такого толчка. И мужчина вздрогнул, испугался. Затем морщины на его лбу разгладились, и он улыбнулся. Мужчина тоже никогда еще не улыбался так.
Некоторое время они лежали не шевелясь.
— Ребенок,— сказал Важа.
— Как долго мы ждали этого, Важа,— сказала Галина.
— Он настал, Галина.— Важа замолчал и вновь нахмурил брови.— Не вовремя пришло к нам счастье, Галя.
— Не говори так, Важа.
— Не вовремя оно пришло, Галя.
— Не надо, Важа.
Море вздыхало. Запах моря и горячей ночи проникал в окно.
— Может, он родится ко дню открытия канала? — сказала Галина.
— Галя!
— Что, Важа?
— Горькие думы не дают мне покоя, Галя.
— А ты постарайся отмахнуться от них.
— Нам, видно, не суждено открыть канал.
— Не говори так, Важа,— попросила Галина.
— Война стучится в дверь.
— Боже упаси нас от войны!
— Бог не избавит нас от войны, Галя. Война стучится к нам в дверь,— повторил Важа.
— Не думай о войне, Важа. Давай подумаем о нашем ребенке,— попросила Галина.
— Я не желаю думать о войне,— сжал руку жены Важа.
— Думай о нашем ребенке, Важа.— Но и сама Галина не могла не думать о войне.
— Война вот-вот начнется, Галя,— сказал Важа.— Мне, наверное, не придется увидеть ребенка.
— Не надо так, Важа.
— Мне не хочется об этом думать, Галя.
В это время всегда мимо берега проплывала лодка рыбаков. Один из них всегда пел сильным хриплым голосом одну и ту же песню.
Нанайя, как горько,
Когда ты лежишь,
Но тебе не спится;
Никак не можешь забыть,
Что ты ждешь, но она уже не придет.
Но еще горше оказывается то,
Что ты любишь, а тебя бросили,
Лучше умереть, чем знать,
Что твоя любимая
Нашла себе пристанище в чужом сердце.
Никогда раньше не прислушивались Важа и Галина к словам этой песни, никогда не задумывались о ее содержании. Только сейчас дошли до них горечь и печаль рыбачьей песни.
— «Что ты ждешь, но она уже не придет»,— повторил Важа.— Это, наверное, очень тяжело, Галя.
— Очень тяжело, Важа, — отозвалась Галина и сжала руку мужа.— Боже упаси нас от войны, Важа.
Важа не сказал больше, что бог не избавит их от войны. Так лежали они молча и смотрели на луну. Луна сверкала необычайно ярко. Тучи, бегущие от моря, неодолимо стремились к луне.
Галина и Важа затаив дыхание смотрели, закроют ли тучи луну или пройдут мимо.
Тучи стремительно неслись к луне.
Галина закрыла глаза. Она и сама не знала, почему это сделала.
Важа не сводил глаз с тучи.
Туча как будто уже миновала луну, но неожиданно от нее оторвалось черное крыло и закрыло луну.
Тень легла на лица Галины и Важи.
Галина вздрогнула.
«Бог не сможет избавить нас от войны»,— подумал Важа.
Они лежали, крепко сцепив руки.
Галина боялась открыть глаза.
Важа, не отрывая взгляда, смотрел на луну, плотно закрытую тучей.
«Бог не сможет избавить нас от войны», — в который раз пронеслось в Важином мозгу.
Ция и Цисана, прислонясь к подушкам, сидели в своих постелях.
В комнате было жарко. Дыхание моря не доходило сюда.
Лунное сияние освещало их полуголые смуглые плечи, грудь и бледные лица. Печаль и испуг сделали их лица необычайно красивыми и нежными. Их черные глаза, ничего не замечая, уставились в одну точку.
— Куда мы денемся, если вдруг начнется война, Цисана? — сказала Ция, и слезы подступили к ее глазам.
— Не знаю, Ция, боже упаси нас от войны,— тихо отозвалась Цисана.
— Если меня пустят, я пойду на фронт вместе с Учей,— сказала Ция.
— И я бы пошла с Антоном, но вряд ли нас возьмут.
— Но почему? — спросила Ция.— Чем мы хуже мужчин? И воевать мы будем не хуже! Куда Уча, туда и я.
— Женщин не берут в армию, Ция,— уткнувшись головой в подушку, проговорила Цисана. Слезы мешали ей говорить.— Но мы можем пойти медсестрами, Ция.
— Ну, чего ты плачешь, перестань, прошу тебя, перестань,— сквозь слезы уговаривала Ция подругу. Потом, не выдержав, и сама уткнулась лицом в подушку.
Вот так и лежали они, уткнувшись в подушки, и плакали горько, навзрыд.
Туча совсем закрыла луну, и тень от нее лежала на подушках.
После месяца нескончаемых дождей наконец-то наступило вёдро. Но, на беду, началась засуха. Земля, лес и море тонули в горячем мареве. Воздух застыл и сгустился, пропитанный морской влагой. Земля вся высохла, потрескалась и окаменела. Даже лопаты сванов с трудом, нехотя врезались в ее иссохшую твердь.
Сваны работали на рытье коллекторов. Их разделили на бригады. Джансуг Гуджеджиани, Георгий Чартолани, Кижи Гардапхадзе, Адиль Чегиани и Циок Авалиани оказались в одной бригаде.
Тревога, вызванная приближением войны, охватила рабочих. Одни разочаровались, потеряли веру в дело, которым занимались: зачем, мол, стараться, если все равно будет война; мы из кожи вон лезем, чтобы закончить канал, а война — один удар, и нет твоего канала. Другие поговаривали о возвращении домой. Но и тех и других сдерживали чувство стыда и робкая надежда: авось пройдут грозовые тучи и все пойдет по-прежнему.
Во всех массивах только и было разговоров что о войне.
Больше других переживали сваны. Ведь их оторвали от родных гор, от своих очагов, от семей и родственников.
Циок Авалиани был настолько возбужден, что, найди он попутчика, только бы его и видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125