Потянешь раз и сразу учуешь, откуда идет чад —из покоев королевы. Дымится драконья пасть.
— Смотрите, как бы вас первого не слопал дракон, — предостерег казначей.
— А зачем я ему? — продолжал насмехаться Станьчик. — Ни скоморохи, ни карлики ему не нужны. Сперва он сожрал грозных великанов, теперь черед крикливой братии с гербами. Скорее вам следует бояться.
— Я верно служу королеве.
— Подслушивая у двери? — Шут состроил уморительную рожу.
— А как узнать иначе, о чем там шушукаются? — буркнул итальянец.
— Надо слушать шутов, — с деланной серьезностью ответил Станьчик. — И тех, что служат, и тех, кто готовы все высмеять из любви к искусству. А таких в Польше — уйма! Разве вы не знаете, у нас каждый каждого, всех и вся лечить готов? Если не зельем — так шуткой и смехом. Просто так, без всякой корысти. Вам не грех бы поучиться этому у поляков.
— И что же? Больные исцеляются?
— Исцеляются сами врачеватели. Ибо смех очищает душу от яда. Оттого я всегда и здоров, здоров, здоров! — рассмеялся Станьчик, подпрыгивая и звеня погремушкой.
— Чтоб тебе пусто было! — пробормотал, глядя ему вслед, Паппакода.
На следующий день королева, едва войдя в покои Сигизмунда, сказала:
— Правду ли говорит маршал Вольский, что вы не хотите сделать Кмиту старостой?
— Да. Власть в руках у него будет большая... Это опасно. А к тому же старостой давно желает стать Тарновский.
Она удивилась.
— Великий гетман коронный? А его вы не опасаетесь? Доверить ему две столь важные должности? Вы хотите, чтобы при вас он возвысился сверх всякой меры?
— Какой такой меры? — спросил король. — Нет у меня таких опасений. Я ему доверяю.
— О да! — воскликнула Бона. - Есть даже такие, кто слышал, как он похвалялся, что, ежели к его должности добавить еще и право на исполнение судебных приговоров, его власть в Кракове будет равна вашей. А то и больше.
— Вы верите в эти россказни? — спросил король, уже внимательнее прислушиваясь к ее словам.
— Не очень. Однако же странно, что никто и никогда не говорил подобного о... Кмите.
— Тарновского задеть легко. Он даже грозил отречься от должности гетмана, — заколебался Сигизмунд.
— Знаю. Когда не получил великую печать коронную. Не удались его попытки стать канцлером, так теперь он решил стать старостой.
— Вы так его не любите? — спросил король, вглядываясь в нее с любопытством.
— Я не верю ему. Он высокомерен, властолюбив. И расположен к Габсбургам.
— А вам противится... — добавил он. — Но выбирать надобно, что лучше?..
— Пожалуй, скорее, что хуже? — не успокаивалась Бона.
— То ли Кмита, воевода и староста краковский, то ли великий гетман коронный, занимающий должность старосты? — размышлял вслух король.
— Гетман лет на десять моложе, — вздохнула Бона, — и дольше будет пожизненным господином подвавельского града.
— Не очень-то приятно это слышать... — пробормотал король. — К тому же великий гетман коронный...
— Выигрывает все сраженья... — подчеркнула она с деланным равнодушием, даже несколько удивленно.
Король взглянул на нее и вдруг нахмурился.
— Не все, — возразил Он. — На этот раз он проиграет.
— Проиграет?
— Да, со мною, — заявил он, и голос его обрел твердость.
— Я очень рада, — кротко произнесла королева, с трудом пытаясь скрыть чувство гордости за одержанную победу.
— Проиграет потому, — заключил Сигизмунд, — что воевода, если б даже и очень хотел, не сможет вознестись столь высоко, как гетман, и потому не будет столь опасен.
— Бедный Кмита, — вырвался у нее легкий вздох. — Он не знает и никогда не узнает, почему на сей раз выиграл.
Неделю спустя перед королем, восседавшим на высоком кресле в зале аудиенций, стояли друг против друга два противника: Тарновский и Кмита.
— Я готов выслушать вас со всем вниманием. Говорят, вы обвиняете друг друга. В чем же дело, хочу я знать? От вас самих, а не от других.
— Всемилостивый государь... — произнесли они одновременно и умолкли.
— Пусть начнет тот, кто старше... — сказал Сигизмунд.
— В Короне нет должности старше, нежели великий гетман...
— Я не закончил, — прервал его король, — пусть начнет старший по возрасту.
Вельможи некоторое время с ненавистью глядели друг
на друга. Наконец Тарновский пригладил волосы на голове и произнес:
— Мне, слава богу, еще нет и пятидесяти. Да и седины в волосах тоже нет.
— Тогда слушаю вас, ваша милость, - обратился король к воеводе.
— Преимущество мое поистине странного свойства, — начал Кмита. - Но и оно благо. Я прожил более полувека, государь, и повидал многое. Но такой спеси, такого властолюбия, как у пана гетмана, видеть мне не доводилось. Ему мало того, что он первый в Польше стал великим гетманом коронным. Краковом владеть вознамерился, о безопасности королевского замка печется. Такого никогда не было. Слыханное ли это дело? Вопреки всему хочет получить власть в Кракове, не верит мне, краковскому воеводе? А я ведь пала-тин, под моим управлением все воеводство!
— Но не град, — буркнул Тарновский.
— Всемилостивый государь! Воеводы некогда повелевали шляхтой на поле битвы, а у старосты было право только меча и суда. Пристало ли гетману мирить враждующие стороны, собирать для вашего величества подати? Но ежели так, может, в будущей войне малопольскую шляхту на поле сражения поведу... я? Краковский воевода?
— Разве затем, чтобы проиграть? — уколол его гетман. — Всемилостивый государь! Только ваше присутствие заставляет меня сдержать рвущиеся с уст слова. Одно скажу: бывает иногда, что важные должности освобождаются. И по сей день не занята должность канцлера, а Хоеньский всего лишь под-канцлер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185