— Госпожа, вы в последнее время ко мне неблагосклонны. А между тем я знаю больше, нежели канцлер Алифио! — сказал он.
— Больше? Любопытно. Что же ты знаешь? Говори, только правду, ничего не выдумывай!
Он вздрогнул, потому что она впервые сказала ему "ты", но не умолк.
— Сведения из первых рук, — прошептал он. — Курфюрст Бранденбургский Иоахим...
— Знаю. Хотел бы, чтоб бездетный Альбрехт передал ему по наследству свои прусские владения.
— Если бы только это!
— О боже! Что может быть горше, нежели единение Бранденбургии с Прусским герцогством?
— Он... просит руки королевны Ядвиги, — прошептал Паппакода.
Бона вздрогнула от неожиданности.
— Гогенцоллерн и Ядвига? Ты с ума сошел? Кто же разрешит это?
— Согласно обычаю, ее отец.
— Не понимаю. Кто? — переспросила она.
— Отец вашей падчерицы, королевны Ядвиги.
Бона мгновение глядела на него, словно бы все еще не понимая.
— Что ты сказал?! Как ты смеешь?! — воскликнула она.
— Это не мои домыслы, — объяснял Паппакода. — Это точные сведения. Курфюрст Иоахим долго ждал, но сейчас вот-вот получит подтверждение обещанного. Письменное.
— От короля? Ты лжешь! Лжешь! — негодовала королева. — Санта Мадонна! Ядвига в их руках?! С ними заодно? Не верю! Быть того не может!
Оттолкнув Паппакоду, Бона ринулась в покои Сигизмунда. Паппакода со злобной ухмылкой смотрел ей вслед.
А она, услышав от короля подтверждение новости, пытаясь сдержать негодование, вступила с ним в спор:
— Я выслушала вас весьма внимательно. Каковы же причины, склонившие вас выдать Ядвигу за Гогенцоллерна?
— Император Карл и Фердинанд втайне сговариваются с Москвой. Подстрекают против нас московитов...
— Я никогда не верила Габсбургам.. — прервала его Бона.
— Но после того, как Альбрехт стал светским князем, они в распре с домом Гогенцоллернов. Полагаю, нам удобнее иметь Альбрехта и Иоахима при себе, против Габсбургов. А также против Москвы. На границе не слишком спокойно.
— Боже! Не зря королевской канцелярией правит епископ Хоеньский, — вздохнула она. — Известно, как боится он борьбы с двумя противниками. Пробует столковаться то с тем, то с этим. Готова поклясться, что не кто иной, как он, придумал это супружество.
— Не клянитесь. Этого хотел я.
— И вы не опасаетесь династических замыслов Иоахима и Альбрехта? Объединения Бранденбурга с Пруссией? Вас не тревожит, что прусский герцог уже сейчас изгоняет наших поселян? Стремится занять наши земли и Мазуры?
— Довольно того, что вы препятствуете ему. Боже правый! Я пытаюсь действовать заодно с королем Франции, а вы, вы противитесь этому?
— С королем Франции? В чем же? — спросила она.
— Я, как и он, хочу поддерживать еретиков во владениях Габсбургов. Религиозные распри — оружие не менее грозное, нежели меч.
— А курфюрст Иоахим благоприятствует новым веяниям?
— Разумеется, — отвечал король. Она задумалась.
— Но как поддерживать чужих иноверцев, не сделав предерзостными своих?
— Да, это нелегко, — согласился король. — И как раз по этой причине политику следует доверить искушенным мужам.
Говоря это, он не глядел ей в глаза, поэтому она направилась к двери, но у порога остановилась, сказав ему напоследок :
— Не в первый раз я слышу эти слова. Вепе, делайте как знаете. Дочь ваша, не моя. И герцог Альбрехт ваш родственник. Двуличный и опасный. Весьма опасный.
Королевна Ядвига уже знала о намерениях отца и, услышав от Анны о недовольстве королевы, залилась плачем.
— Столько слез... Пожалейте глаза, — утешала ее камеристка. — Ежели вашему высочеству супружество с Иоахимом желательно...
— Да, желательно, — подтвердила Ядвига. — Но мачеха... Она никогда не называла Бону мачехой, и Анна только
вздохнула:
— Его королевское величество не всегда поступает так, как хочется королеве.
В это время вошла Марина.
— Совсем обезумела, - сказала она. — Все что ни попадя бросает на пол, мечется как угорелая...
— А что говорит? — спросила Ядвига.
— Гогенцоллерны, мол, хотят только одного: объединения всех земель прусских. А королевна для них приманка.
— Неправда! Не может того быть! Он писал, что я ему люба, — крикнула Ядвига.
— А что еще ему писать? — отважилась заметить Марина. — Что он у королевы на подозрении?
— Никогда не поверю этому! Он любит меня! Любит! Анна взглянула на Марину, но та отвернулась.
— Может быть, и любит, — согласилась она неуверенно. — Вот и не надо плакать. Не плачьте...
Натиск из Кракова оказался сильнее, чем предполагала Бона. Вслед за постоянными советниками короля в Вильну пожаловал сам гетман Тарновский. На аудиенции у монарха присутствовал маршал Вольский, и он рассказал королеве, в чем укоряют ее малопольские вельможи, недовольные тем, что она вместе с Августом вот уже более двух лет не покидает Литву.
— Всемилостивый государь! — жаловался Тарновский. — Когда сенаторы вопрошают о молодом короле, не ведаю, что и ответить! Известно нам, что обучился он королевской осанке, царственной поступи, всему торжественному церемониалу. Это верно! Но обучают его итальянцы да сочинители всякие. Понимаю, он сам принуждения не потерпит, ибо чувствует себя королем и господином. Но почему же он ездит повсюду с матерью, вечно окружен бабами? Когда я громил господаря валашского под Обертыном, молодой повелитель мог бы участвовать в походе. Однако рыцарские добродетели ему чужды, и, хотя получил он от вас, ваше величество, прекрасные золотые доспехи, предпочитает резвиться, будто дитя малое, или лошадей объезжает.
— Молод он еще, - защищал сына Сигизмунд. — Ему всего пятнадцать...
Однако Тарновский стоял на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185