Вот седьмого ноября на Мамаевом кургане была снежная буря. Немцы собирались отравить праздник, хотели сбросить нас с кургана. Начали с авиации. Целая туча самолетов налетела, а тут этот снежный буран... Густющий снег повалил, и бомбежка у них сорвалась, да и артиллерия вслепую не стала бить.
— Буран не помню,— отозвался я,— но снег действительно пошел в ночь на седьмое. Праздник и первый снег. И утром все белым-бело, а снег продолжал валить...
Мы спешили высказаться, будто боялись, что не наговоримся. Я испытывал странное, волнующее чувство к этому немолодому, потрепанному войной и жизнью человеку, которого еще час назад не видел, но уже хорошо знал по его письмам. И он был таким и не таким, каким я его представлял. Нет. Скорее, не таким.
Я знал, что Иван Порфирьевич демобилизовался капитаном, стал учителем... А передо мной был крестьянин с большими натруженными руками и усталыми глазами, и только тогда, когда эти глаза улыбаются, можно догадаться, каким был Иван Порфирьевич там, в Сталинграде. И все же мне казалось: этого человека я знал давно. Наше знакомство началось там, в сожженном и разбитом Сталинграде, осенью сорок второго. Кадровый командир Красной Армии, двадцатидвухлетний лейтенант, командир роты и четырнадцатилетний мальчишка. В нашей дружбе ничего не было необычного. Я знал многих солдат и командиров, которые жили в нашем доме, а когда дом сгорел, ютились вместе с нами в подвалах и блиндажах. Но большинство и тех солдат, и тех командиров погибло. А этот был ранен, отправлен на левый берег Волги в госпиталь и остался жив..
Теперь мы встретились. Встретились, когда оба постарели. Надрывно, с перебоями колотятся сердца. Но я опять тот мальчишка, а он молодой комроты, и мы чувствуем наше родство, которое идет оттуда, из военной поры. Иван Порфирьевич почувствовал это раньше меня и написал в письме, что «мы братья, потому что хлебали горе в Сталинграде из одного солдатского котелка». Я понял только сейчас. Мешала наша разница в годах. А вот теперь она стерлась. Действительно, как братья. Прав Иван Порфирьевич, когда говорит: «Горе быстро сближает людей. В счастье же они черствеют».
Я сижу перед этим уставшим с дороги человеком, и волны воспоминаний накатывают на меня. Они оттуда, из сорок второго и сорок третьего годов. Все началось там, в моем многострадальном городе. Сказал «многострадальном», и Иван Порфирьевич понимающе отозвался.
— Да, верно, в Сталинграде мирные жители выстрадали не меньше, чем в Ленинграде. Только там — годы, а в Сталинграде — месяцы.
Многострадальный Сталинград, хотя за ним закрепилось другое слово — героический, и мы знаем это, а говорим о другом...
Тогда все начиналось, тогда... хотя на самом деле мы с Иваном Порфирьевичем узнали друг о друге — всего год назад. И началом всему было вот это письмо,из, белорусского местечка с непонятным мне названием Ста-робин.
«...Жаль, что мне только сейчас пришлось прочитать вашу книгу «Страницы памяти». Я словно еще раз побывал на войне и не мог Вам не написать. Сердце разволновалось. Воевал на Мамаевом кургане, в районе Банного оврага, Метизного завода. Но в основном на Мамаевом кургане. Вы знаете, какие там были тяжелые бои. Отбивали по нескольку атак в день. В ротах по пять-шесть человек. Почти всех товарищей по оружию я потерял в Вашем родном городе. А те, кто выжил, погибли после, по пути к фашистской Германии...
Попал я в Сталинград после двух ранений и был командиром минометной роты в 284 стрелковой дивизии, первом батальоне, 1047 полка.
Сколько с того времени утекло воды в реках, сколько было всякого, а Сталинград в моем сердце остался... Ведь самых трудных четыре месяца пробыл там. На одном месте я не воевал столько нигде. Часто приходилось вести бой в рукопашной схватке. Хотя мы и минометчики, но в основном были на переднем крае, в стрелковых окопах Здесь, в Сталинграде, со мною произошло такое, что, видно, случалось с многими на войне.
На меня оформляли наградные документы, но награды за Сталинград я так и не получил. Не знаю, уходили ли те документы из стрелковых окопов Мамаева кургана... Каждый час гибли люди, и не до бумажек тогда было.
Но все ж таки медаль «За оборону Сталинграда» я имею. Получил ее уже после войны, в своем райвоенкомате.
На войне всякое приключалось...
А теперь коротко о себе.
Я, Русакович Иван Порфирьевич, рождения 1920 года, окончил перед самой войной Минское военное пехотное училище. 22 июня 1941 года, на рассвете, в 4 часа утра вступил в бой на Ребсльском направлении Карельского фронта. Участвовал в боях на Волховском фронте, в освобождении Латвии, Литвы, Белоруссии, Польши и в самой Германии День Победы встретил на Эльбе.
За годы войны был четыре раза ранен, контужен, бо-
380
лел ревматизмом... Награжден орденами и медалями СССР. Член КПСС. Имею четверых детей: три сына и одна дочь.
Работаю в средней школе преподавателем физкультуры и военруком, за что получил благодарность от командующего Белорусским военным округом. Наша школа находится в пятнадцати километрах от моего местожительства. Добираюсь на личном транспорте — велосипеде и мотоцикле. Но бывает всякое. Приходится и пешком, и на лыжах... Последние годы стали опухать ноги...
Был два раза на комиссии, но мне объясняют, что ранения не позволяют перевести меня на инвалидность. Проработав двадцать пять лет на такой шумной работе, как моя, я не могу переходить на сидячую. Если возможно, прошу Вас, Владимир Николаевич, помогите мне. Высылаю копии справок, какие имею. Если еще что-то интересует, охотно отвечу, так как не могу Вам описать в одном письме все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19