Сбежались люди. В голос кричали женщины. Стояла водовозка, запряженная волами. Быки загнанно вытянули шеи, и у них ходуном ходили бока. Тетку Домну, Васькину мать, отливали водой. Она то обессиленно затихала, то начинала кричать так, что холодела кровь. Мы с Мартынком сняли с повозки бочку с водой и начали стелить траву. Я требовал от женщин больше травы, потом сам побежал рвать, а когда пришел с охапкой, Васька уже лежал на повозке, и я, не зная, куда ее положить, опустил на землю рядом с колесом.
Повозка тронулась. Я шел в толпе и никак не мог унять дрожь. Прибежал Василий Афанасьевич, влетел, растолкал всех и закаменел перед повозкой. Потом заплакал, а лицо не отходило — землистое, серое, неподподвижное, как маска. Тетка Домна опять закричала в голос, заплакали все. Мартынок прикрикнул на быков, колеса застучали чаще. Кто-то из женщин подошел к повозке и, сняв с головы платок, накрыл Васькино лицо. Я рванулся к Мартынку и схватил его за руку:
— Зачем она это?
— Так надо...
— Он умер?
Мартынок ничего не ответил, даже не повернулся в мою сторону. Я задохнулся от слез и бросился бежать. Бежал и плакал навзрыд, выкрикивая слова.
...Где бродил несколько часов, не помню. Очнулся около своего трактора.
Солнце уже перевалило за полдень. Постоял, постоял и побрел за канистрой. Простаивать тракторам нельзя. Вон Мартынок уже пашет.
Приехали на грузовике минеры. Ходят со своими жердями-миноискателями, тычут в землю, принюхиваются, а что теперь толку — Васьки уже нет...
Трактор его, разбитый, лежит в пыли на дороге, по которой всей бригадой столько раз ходили и ездили... Всех проносило, а вот Васька набрел. Такое, видно, у него счастье...
Я еще никогда сам не ставил картер на трактор. Снимать снимал, а вот ставить не мог. Да и никто из наших ребят пока еще не мог сделать этого. Такое под силу лишь опытному трактористу. А в этот день поставил, хотя Мартынок и подходил ко мне, предлагал помощь. Сел за руль трактора, когда начало темнеть. На стан не поехал. Пахал в темноте, потом взошла луна. Ночью прохладнее, трактор работает лучше, и я пахал, пока в баке не кончилось горючее...
ВО ФРОНТОВЫЕ ЕЛХИ
— Андрей в поход собирается,— сообщила Юля.— И ребята пришли к нему.
— А тебя не берут?
— Не-ет. Они же на два дня. Ночевать в лесу будут.—И расстроенно добавила: —Я бы пошла, да мама ,
— Они, наверное, не взяли бы тебя,— успокоил я ее. — Отец, я возьму твой рюкзак? — донесся с антресолей голос Андрея.
— Бери. А не велик ли будет?
— Вот это рюкзачище! Ты гляди, не наш...
Из-за двери выглянула нестриженая голова Игоря Первушина.
— Здрасьте!
— Здравствуйте, здравствуйте, туристы,— шагнул я на кухню к ребятам.— Да вас тут целый отряд!
Сергей Осташев с Сашей Колчиным разглядывали рюкзак. Босые ноги Андрея торчали с антресолей, и он кричал оттуда:
— Вы осторожно. Это знаете, какой рюкзак!.. Ему тридцать лет, а еще сколько немец его тот таскал? — Андрей спрыгнул на пол и взял в руки мой старый, видавший виды брезентовый рюкзак.
Когда-то он был светло-зеленый, отделан красной кожей, с блестящими пряжками и кольцами, толстыми и широкими ремнями. Сейчас остались только потускневшие пряжки и кольца. Кожаные ремни лет десять назад стали ломаться, как фанера, и их пришлось заменить. А вот самому рюкзаку почти ничего не сделалось. Только вылинял, побелел брезент да проржавели кнопки на внутренних карманах.
— Знаете,— говорил Андрей ребятам,— у него вот здесь,— и он указывал на верхний клапан, который прикрывал рюкзак,— был нашит телячий мех.
«Да, действительно,— вспомнил я,— был мех. Лет десять назад он изорвался».
— А зачем мех? — спросил Сергей.
— Не знаю, наверно, так, для красоты...— ответил Андрей и посмотрел на меня.
Вряд ли. У многих немецких рюкзаков, вернее ранцев, вот здесь был нашит мех. Зачем это делалось, точно не знаю, но думаю, не для красоты. Во-первых, мех защищал ранец от дождя...
— А этому рюкзаку дождь не сфашсн,— возразил Андрей.— Знаете,— и он повернулся к ребятам,— в нем можно воду носить...
— Да, пожалуй, мех был для другой цели,— согласился я,— он мог служить его хозяину хорошей подушкой...
— Не,—затряс своими вихрами Игорь Первушин. Я в одной книге читал, что у них были надувные п душки. И потом негигиенично. Рюкзак везде валяете в грязи, в пыли, набьется всякой заразы в этот мех...
— Мнения разошлись,— засмеялся я,— вот вам и хороший вопрос для вашего КВН.
— А что,— подхватил Сергей,— пусть поломают голову. Почему немцы обшивали свои рюкзаки мехом?
— Чтобы мягче было падать, когда их стали выбрасывать с нашей земли! — выкрикнул Андрей.
Я уже был в другой комнате и слышал, как Андрей рассказывал ребятам о рюкзаке.
— Знаете, отец достал его в Сталинграде. Ох, сколько там оружия всякого было! Даже из пушек мальчишки стреляли. А автоматов, винтовок — навалом. Пистолеты у всех пацанов...
«Ну, начал сочинять,— улыбнулся я,— как все перекраивается в мальчишечьем воображении. Почему он говорит, что рюкзак я взял у убитого? Правда, мы хоронили тогда немцев. Было это в конце февраля и в самом начале марта сорок третьего. Рюкзак я просто нашел в развалинах».
Наступила первая оттепель в затихшем Сталинграде. Боялись эпидемии. И всех, кто остался и выжил в городе, и тех, кто к тому времени успел вернуться из эвакуации, мобилизовали на уборку трупов.
Больше всего дел было в центре города, на Мамаевом кургане и в северной части Сталинграда: в районе заводов «Красный Октябрь», «Баррикады» и Тракторного. Много убитых лежало и в лесополосах вокруг города. Работали команды наших солдат, немецкие военнопленные и мы — мирное население.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129