— Люди пьют, лошади отказываются. Пей, не умрешь.
Человек, резко шатнув свое худое тело, вышел из-за трактора, и я увидел, что он без ноги.
262
— Пей,— подбодрил он меня,— она только на вкус сволочная, а так ничего...
Пить расхотелось, даже мутить начало... Но это не от воды. Я ведь еще не ел сегодня, а время к обеду. Нестерпимо захотелось выпить молоко и съесть хлеб. Развязана бечевочка на багажнике, и я уже пью нагретое солнцем топленое молоко и жую медово-сладкий хлеб. О, блаженство, вкуснее я не знаю ничего на свете.
— Ты откуда такой богатый взялся? — двинулся в мою сторону одноногий.
Я вздрогнул, оторвался от баклажки и с ужасом понял — половина хлеба исчезла. Эх, да когда же я его проглотил? И укусил-то два раза. Я так растерялся, что чуть не заплакал.
— Ты гляди, хлеб! — приковылял ко мне заморыш тракторист.— Вот живут! — И его высохшее лицо изобразило такую гримасу, что я попятился от него.
Не успел опомниться, как мой хлеб был уже во рту этого одноногого.
— Наверное, молоко? — переводи дух, кАнул он на баклажку и так же властно протянул руку.
Отдал баклажку. Он запил хлеб молоком и, маслено сверкнув своими маленькими мышиными глазами, изрек:
— Ну и кормят же вас...
Молча вырвал из его грязных рук пустую баклажку и, подхватив велосипед, кинулся прочь.
— Ты чего, малец? — прохрипел он вслед.— Чего? Осерчал...
Я не ответил, боясь расплакаться.
Прямо с велосипедом потащился в контору.
В небольшой комнате за одним столом, сколоченным из досок, сидели четыре человека — три женщины и старик. Стол завален бумагами, папками. Перед каждым — счеты. Старик, заросший седой редкой щетиной, сидел как-то неестественно прямо и, отстранив от себя в вытянутой руке бумагу, звонко щелкал костяшками. Круглые очки в железной оправе держались на кончике носа. На бумагу он смотрел поверх очков. «Смешно. Зачем же он нацепил очки?» — подумал я.
На мое приветствие ответила лишь женщина, сидевшая у двери.
— Из «Первомая», с отчетом...— стараясь заглушить перестук счетов, сказал я.
— Ну и что? — не отрываясь от работы, раздраженно ответила другая.— Видишь, заняты, подожди.
Отошел к двери.
Все молча продолжали греметь счетами. Старик, не удостоив меня даже взглядом, перевернул набок свои счеты и начал писать. Теперь он поправил очки, согнулся над столом и почти носом водил по бумаге.
«Забавный хрыч,— глядел я на него.— Сколько же ему лет? Шестьдесят, семьдесят, а может, только пятьдесят?» Определить возраст тылового мужчины в военное время — бесполезное занятие. Все они заморенные, худущие, небритые.
Между тем сердитая перестала щелкать костяшками, отодвинула от себя горы бумаг и, повернувшись к старику, спросила:
— Александр Иванович, из Первомайского колхоза учетчик. Кто отчет примет?
Я даже вздрогнул. Оказывается, этот небритый дед и есть Александр Иванович Сиволобов, наш грозный главбух МТС. Чудеса! И этого тщедушного старикашку так боятся бригадиры тракторных бригад, председатели колхозов и даже районное начальство?!
Александр Иванович тряхнул головой, вновь смешно сдвинул очки на кончик носа и поверх них глянул на меня. Ничего грозного в нем не было.
— А-а-а. Первомайские партизаны пожаловали. Для вас что, особые законы писаны?.. Нет, уж я приму у них отчет сам,— повернулся он ко мне.
У Сиволобова был на редкость молодой, прямо-таки мальчишеский голос, и, видно, поэтому трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.
— Так почему же вы не ехали с отчетом? — в упор глянул он на меня поверх очков.
— Сеяли, было некогда...
— Все колхозы сеяли, всем было некогда. И все отчеты уже давно сдали,— жестко оборвал он меня, и я понял, что голос у этого деда не такой уж мальчишечий.
— Тебя как зовут?
— Андреем.
— А по отчеству?
— Николаевичем,— нерешительно ответил я.
— Вот что, Андрей Николаевич, давай раз и навсегда договоримся. Для всех порядок один — отчитываться каждую декаду. Будь добр, являйся сюда через каждые десять дней, а заболел — пусть едет бригадир, но отчет должен быть. Ясно?
— Ясно...
— Вот и хорошо. А теперь давай посмотрим, что вы там нагородили.
Я уже достал из сумки свои бумаги: учетные листы выработки трактористов, акты приема и сдачи выполненных работ бригады колхозу, квитанции приема горючего с нефтебазы и ведомости его расходования, акты ремонтных работ по сельхозинвентарю, тракторам и другие документы. Все они были написаны на разной бумаге. Начиная с лощеной немецкой и кончая листками, вырванными из ученических тетрадей, и цветной оберточной бумагой, на которой расплывались чернила.
Александр Иванович брезгливо покосился на этот лохматый ворох листков и сказал:
— Давай начнем с акта приема вашей работы колхозом. Это банковские документы. По ним государство предъявит колхозу счет на оплату за работы МТС.— Он, ловко выдернув из бумаг несколько листков, сдвинул очки к переносью.
Читал он их, как музыкант ноты, на вытянутых руках.
— Э-э-э, други хорошие, так у вас же ничего трактористы не заработали!.. Почему вся весновспашка идет по низкой и средней трудоемкости? А где пахота по многолетней залежи?
— Мы, Александр Иванович, не пахали по залежи.
— Как не пахали? — подпрыгнул старик, и очки его чуть не слетели с носа.— Может, вы и сеяли по зяби?
— Нет, по весновспашке...
— Так чего же ты мне голову морочишь? Земля второй год гуляет, а он — нет у них залежи. Да сейчас везде только по залежи и пашут. А у вас там еще и окоп на окопе.
И, резко подав свое сухое тело в мою сторону, спросил:
— Может, ты скажешь, у вас и окопов нет?
— Есть...
— Так чего вы тут нагородили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129