- А ты как? - Глядя в сторону, мрачно и даже высокомерно снова заговорила ... - Все своими глупостями занимаешься?
- Какими?
- Да чертежам?
- Нет ... Выгнали с завода.
Она быстро взглянула на него, обвела глазами лицо и отвернулась.
- Морда у тебя изменилась. Тужиш или не обедаешь? Деньги есть у тебя?
Мирон снова полез в карман.
- Да к черту ты со своими деньгами! - Раздраженно крикнула Маруся. - Сейчас же в карман лезет! Больше тебя есть ... Есть деньги, спрашиваю?
- Е. ..
- А если нет, у меня возьми ...
- Нет, спасибо, есть ... А может, Маруся, самоварчик поставить? Чайку напьемось ... А?
- Куда там самоварчик! Я иду сейчас ...
- Да отдохни хоть немного ... Я быстро.
И Мирон быстро ушел из, дому.
- Не надо! - Крикнула Маруся,
Но Мирон уже вышел. Тогда она вскочила, вышла за ним на кухню, оттолкнула его от самовара и сказала:
- Иди, я сама. А то будешь здесь возиться три часа, а мне надо идти ... Забирайсь!
Но и после чая она не пошла ночевать осталась. Осталась и на следующий день, потому белье Мирона, оказалось, была вся рваная, ее надо было непременно позашиваты Потом выяснилось, что Мирон совсем не имел теплых рубашек. Чтобы пошить хоть пару, также нужно было времени. О подруге и вступление во второй дом разговоров больше не заводили. Иногда Маруся шла куда и возвращалась Подвыпившие, или совсем пьян. Тогда начинала заключать свою чемоданчик, которая почему-то все было не исправна, за чтo попадало Мирону. Он молчал. Дня два она с ним не разговаривала, но за то Мирон слышал, как у себя то учила на памьять, или громко читала. Иногда звала его и сердито говорила:
- Обьясны, как здесь ... Дурацкая грамматика твоя ...
Мирон объяснял, сначала редко, потом частище и наконец занимался с ней каждый день. Маруся схватывала и усваивала все с необычайной легкости, но все равно зло и мрачно.
- А за какое время ... всю эту комедию ... подготовку эту можно пройти? - Спрашивала.
- Год, два ...
- Пройдем ранище! Черта с два буду я два года эту ерунду делает ...
И снова исчезала на день или два. Мирон ни слова не говорил об этих исчезновения. Сам он или простаивал целыми днями возле картины, или лежал на диване. Еще больше посерел, в глазах часто застывала насмешливо-грустная улыбка.
Инoди Маруся, выходила из своей комнаты, приходила к нему и, вмоставшись на полу возле дивана, принимала руку Мирона и прижимала ее к лицу своего с конвульсивно, страстной нежности. Найчастище это бывало в сумерки, когда не видно было выражение лица.
Редко-редко говорили о чем либо. Больше молчали. Мирон второй рукой гладил ее голову, она же беззвучно целовала руку его и крепко, порывисто сжимала ее и прикладывали к лицу, к шее, к груди своей. И часто горячие слезы теплыми и сейчас же холодея струйкамы пробегали по руке ему. Он наклонялся тогда к председателю ее и нежно, долго целовал.
Затем снова, почти в то же самый вечер, вдруг заявлялось раздражение, презрение, злоба и исчезновения в день два.
В один из "нежных" дней Маруся сидела у Мирона и читала. Миров лежал на диване.
Вдруг раздался звонок. Мирон пошел в переднюю и тотчас вернулся с Олей. Она была ужасно бледная, с вымученным, похудевшим лицом, глаза усталые, большие, застывшие в тоске.
Мирон посмотрел на нее и остановился.
- Что с вами, Оля!
Оля повела глазами по комнате, ища где бы присесть.
Мирон поспешно подставил ей стул. Она села, дыша так же тяжело и молча смотрела по комнате.
Мирон и Маруся переглянулись.
- Тараса убит ... - Вдруг тихо сказала Оля, все так же водя глазами по комнате.
- Чтo? - Воскликнул Мирон.
Маруся посмотрела на Мирона и широко, зляканo раскрыла глаза к Оле.
- Себ-то не совсем убит ... Очень ранен ... Умрет не сегодня - завтра ... Вас хочет видеть ... И Веру ... И Даша ...
- Позвольте! .. Я его еще позавчера утром видел у ...
- Да, а вечером разорвалась бомба и разбила его.
- Бомба!
- Да ... Он готовил бомбу ... В анархистив ...
Произошел взрыв ...
- Эх, как это ... Очень ранен?
Оля не смотрела ни на Мирона, ни на Марусю, будто все ей надоело до безумия, до отвращения. Отвечала тупо словно по принуждению.
- Да, очень ... Всю правую половину ... Два дня без сознания ... Сейчас пришел к памьяты ... Вас хочет видит ... Идите ... Я пойду к Вере ...
Она начала подниматься. Мирон мрачно кусал губы.
- Как же удалось перевезти его к вам?
- Не знаю ... Анархисты ... Привезли и бежала ...
- На отца вашего это повлияло очень ...
- Отца нет, В больнице ...
- Да? Уже?
Оля равнодушно посмотрела по комнате.
- До свидания ... Идите ... Он ждет вас ...
- Иду. А для чего ему нужна бомба, не знаете?
- Хотел сорвать студентов и профессора в авдитории ...
Мирон широко посмотрел на нее.
- Откуда знаете?
- Сам сказал ... Письмо в его ...
Оля пошла к двери. Маруся торопливо, с глубоким сожалением глядя на нее, открыла ей дверь. Оля, не попрощавшись, ушла.
- Это тот парень, который приходил когда с Даро? - Тихо спросила Маруся. - Да ... Ну, я иду ...
Маруся помогла ему одеться, крепко молча поцеловала и выпустила.
Когда Мирон подходил к домике, в котором Щербины нанимали свою комнату-кухню, его догнали на извозчике Оля, Даша и Вера. В Дары были большие напряженные глаза, мрачные брови и легкий румьянець от морозного воздуха. Вера - желтая, еще больше вымученная, чем Оля - испуганная, непонимающе. Обе также были в платках.
С Мироном поздоровались так, будто раньше ничего между ними не случилось. Обменялись несколькими фразами, то шепотом.
Оля ввела всех в маленькие сени в пристройке, а затем в комнату. На них сразу пронеслось тяжелым духом запахом лекарств, человеческого дыхания, горелой соломы и еще чего кислого и острого.
Сначала ничего нельзя было разобрать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65