.. Но я, подлые, гадкий, я не кричу. Наоборот. Отравленное, гнилое тело мое горит от всех этих мерзостей. И чувствую, как нечто гнет мои колени к земле, и хочется упасть и молиться Вам хочется в диком, сласному, угарного экстази целовать стопы Ваших ног ... Ваших ног, Вера! O, подлые!я не здригуюсь даже от лжи Вашей. Мне безумно жаль Вас и себя. И больше, еще больше: я чувствую в эту минуту, как одна мысль о Вас священным чем наполняет меня Священным! ... Что со мной, я не понимаю. Где самолюбие мое, не знаю. Я готов молиться лживым глазам Вашим. Да, да, помолиться, даже молиться готов, потому что такое мое чувство. И когда тело, Вера, родило его, о, какой благословений тело, породившее его. И когда мерзость и ложь родили его будьте благословений мерзость и ложь, которые породили его. ...
Тарас горящими глазами посмотрел вверх, на деревья, на лихтарь и еще быстрее, гарячковище начал писать:
"И как больно вместе с тем, как тоскливо! Деревья шумят. Вдалеке спит черная, величие города. Ветер заглядывает ко мне, рвет листки из книги, словно хочет перечитать их. Рви их, ветер, рви! Разорви и разнесет с листьями зивьялим по черной, уснувшей земле ...
"И как странно: все молчат, а в душе моей и крик и плач и дикая песня. А ночь молчит, только ветер шумит, только дикую песню слышно и чутнище поет мое сердце. Вам поет оно песню свою. О чем? Не знаю. Но пусть поет оно, как некогда в тюрьме.
"Темное, как ночь, царит молчание. Серо-Сталев полосой извивается ветер и воет вверху надо мною.
"В полосе Сталев проносятся с хмурым лицами образы древние жизни.
"Пение горячково - дикую песню Сердце мое поет и тоскует, и рвет мою кровь.
"Сон испуганно бродит далеко за серой полосой. О сна мой! О нежный, о, пьян, не бойся, приди! Хоть раз опьяны мою хворую, усталую душу. Не бойся!
"Боится ...
"С визгом холодным извивается в темной ночи стальовая полоса ветра. А в ней несется-плывет убогое прошлое мое.
"Спят все спокойны, спят невинные, спят все покорны. Покорно идут по темным трудных тропинка узкого, жизнь.
"Устали тай спят довольны, невиновны. Спите, бедные, спите усталые; спите, те, которые бежали от раскрытых холодных глаз безумной тоски!
"Ветер замолчал. Где стоит и изумленно слушает. Что слушал он? Неужели то нашлось такое, чего бы он не слышал за свов мильоново возрастное жизнь?
"А, он слушал жалобу моего сердца, он слушал дикую, жагучую песню сердца моего !"...
У ряды вдруг завернулась какая женская фигура. Откуда она взялась, Тарас решительно не заметил. Она была в шляпе, с полу-раскрытой порасолькою в руке. Подошла близко к его, чуть не касаясь колен, остановилась и молча стала смотреть на книгу.
Тарас удивленно поднял голову.
- Добрый вечер ... - Тихо и мьягко сказала женщина и видно было, как просто и немного боязно улыбнулась.
Тарас с неловкости пробормотал что-то в ответ и торопливо спрятал книгу в карман.
- Писали? - Спросила тем же тоном женщина. - Холодно. Руки, наверное, застыли Можно у вас сесть?
И, не дожидаясь ответа, умостилась рядом и слегка заглянула к нему. Лицо некрасивое, красное, посинело от холода, губы широкие, добродушные, глаза тихие, несмелые. Изпод плохонького шляпки видерлося на лоб брудновато-желтые волосы.
Тарас хмуро искоса осмотрел ее и сказал:
- Не знаете, какая час?
- Не знаю ... Наверное, часа два, а то и три будет ...
Он снова искоса взглянул.
- Лоб же вы так поздно ... гуляете?
Она мьягко, робко улыбнулась и ничего не сказала. Потом снова заглянула ему в лицо, робко, выжидая. Тарас поворохнувся и встал.
- Уже уходите? - Печально, покорно спросила женщина.
- Да ... Надо. Идите и вы ... Поздно уже ...
Женщина нерешительно помняла зонт.
- А с вами можно мне пойти?
- Куда? - Удивился Тарас.
- А к вам ... Спать ... Ночку бы вместе провели ... А?
И она чуть смиливище заглянула к нему, даже слегка подмигнула и улыбнулась посиневшими губами.
Тарас покраснел и пробормотал:
- Нет, мне нельзя ... Я не тот ... Я не сам живу ...
Женщина вздохнула, но так же выжидая смотрела на него.
- Ты миленький ... Если бы ночевать у тебя, я пошла бы с тобой ...
Тарас с неловкости скорцюбився, потом сразу нахмурился и сказал:
- Да говорю же, не могу ... Нет у меня дома. Совсем нет. Нигде ...
Она снова вздохнула, повела тоскливым взглядом вохкий земли и прошептала:
- Мы бы тихонечко пошли бы ... А утречком я пошла бы себе ... ей Богу ...
Тарас внимательно, с какой промелькнуло тайной мыслью посмотрел на нее.
- А какой дом почему не идете?
- Я далеко живу - робко, нерешительно прошопотила она. И придвинулась ближе.
- Ты добреньким такой ... А номерок можешь взять? Здесь есть дешевые ... за полтинник ...
В кармане у Тараса было всего двадцать три копейки.
- Не могу ... Денег нет ... Копеек двадцать всего ...
- Копеек двадцать? - Внимательно спросила.
Ветер зашопотив то деревьям, словно наскоро передавал им разговор людей. Деревья грустно качали головами. В горе над ними нависло мутное темное небо.
- Да ... Вот, все ...
И Тарас даже для чего торопливо вынул деньги и на ладони показал их. Женщина жадно посмотрела и ничего не сказала. Тарас спрятал деньги и запахнул полы пальто. Становилось холодно.
- И посидеть со мной не хочешь?
- Холодно сидеть.
- А ты ближе ... Садись, я зогрию ... Оно, когда вместе сесть, так не так будет холодно. Вот так ...
И она сама подсела близко к его прижалась мьягким телом и обняла за плечи рукой, втиснув пальцы в рукав.
Тарас неловко улыбался.
- Вот видишь ... Вот так ... Сейчас еще ничего, но потом теплище станет ... Холодно стал теперь ... Осень ... Ох, Боже наш, Немилостивый ты к нам!
Она вздохнула и покачала головой.
Тарас вдруг немного отвел голову и повернул к ней лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65