— Мне сейчас уже хочется,— сказал я.
— Сию минуту хочется, а потом раздумаешь.
— Нет, не раздумаю.
— Там увидим,— сказала мама.
— Мама, а гусяткам холодно не будет? — спросил я.
— Не будет. Видишь ведь, что этого я в тряпку закутала?
— А после? Потом разве им теплей станет?
— Когда потом?
— Когда мы их пастись выпустим.
— Не будет им холодно. Весна уж на дворе.
Конечно! Идешь по улице и чувствуешь тепло,
но как-то забываешь про весну, а ведь пришла самая настоящая весна. И вдруг на свет гусенок появился. Никто его не звал, но он появился, словно сам хотел напомнить людям о весне.
— Мама, но почему гусенок знает, что весна пришла?
— Он этого знать не может,— отвечает мама.
— Но он знает!
— Нет, ничего он не знает.
— Почему же тогда он раньше не появился?
— Не мог он раньше появиться. Если он раньше времени вылупится, так и взаправду замерзнет.
— Значит, он о весне все-таки знал. Или, может п хоть гусыня о ней знала?
— И гусыня ничего не знала. Если хочешь, подумай-ка сам. Гусенок — тоже частица природы, как и трава, деревья, вообще все на свете. Если кто его и позвал, так это сама природа.
— Правда?
— Правда. Природа-то разумно устроена...
ПОХВАЛА
Отец вернулся с ночной смены. Он улыбался. И вообще по нему не видно, что он ночь не спал. Иной раз он и после работы спать не ложится. Приедет домой, позавтракает и около дома возиться начинает. На прошлой неделе сделал новую лестницу. Старая-то уж совсем развалилась. Даже куры по ней прыгать не могли, а мама — за яйцами в курятник влезать.
— Я ведь уволился,— сообщил отец.
— Неужто? — удивилась мама.
— Я ведь говорил уже, что уволюсь. Этими поездками я по горло сыт. Теперь в кооперативе работать стану.
— Механиком?
— Я уже договорился. Механиком буду, и ездить никуда не придется.
Я собирался в школу, но эта новость меня остановила.
Отец обернулся ко мне:
— Ты все еще здесь?
— Иду уже, иду.— И я шагнул было к двери.
— Погоди,— позвал меня отец,— покажи-ка свой дневник.
Я открыл портфель, а отец сам взял школьный дневник. Я так и замер.
— Ну, успехи-то у тебя не больно велики,— проворчал отец.
Я и словечка не обронил.
— А это что же такое? — спросил он.
— Двойку схватил,— ответила за меня мама.
— Двойку? А за что? — спросил отец.
— За письмо,— ответил я.
— Что? Писать до сих пор не научился, что ли?
— Научился,— протянул я.
— Балбес! — сердито сказал отец и замахнулся на меня. Он еще полистал дневник, и вдруг лицо его прояснилось.— А это что? Прочитай-ка! — сказал он и протянул мне дневник.
Я прочитал вслух:
— «Ваш сын на прошлой неделе собрал лечебных трав больше всех».
— Неужто ты? — спросил отец.
— Ну я,— кивнул я, и вдруг меня охватило непонятное чувство.
— А кто же это написал?
— Учительница.
— Недурно,— сказал отец.— Значит, похвалила она тебя?
— Похвалила.
— Ну хоть разок тебя за что-то похвалили,— одобрил отец.
Сначала он нахмурился, потом засмеялся.
— А ту двойку ты исправишь! — добавил он построже.
— Исправлю, исправлю!
— Ну, беги!
НА РЕПЕТИЦИИ
Дни стали длинные. Работы у всех в поле и на виноградниках по горло, а когда уже совсем темно, музыканты собираются в пожарной части. Одни на носилки садятся, другие устраиваются прямо на земле.
— Милые мои, вы не поверите, как я сегодня поработал! — говорит дядюшка Тауберт.
— А кто не работал? Каждый руки натрудил,— говорит дядюшка Рачко, отец Марьены Рачковой.
— Лучше всех Загрушке живется, тому работать не надо,— в шутку говорит дядюшка Алексин.
— Загрушке? Он свое уже отработал, — отвечает дядя Яно Слинтак, самый старый из музыкантов.
— Честное слово! Спина прямо трещит, будто я буфет целый день таскал.
— Винцек, а ты что делал? — спрашивает дядюшка Тауберт.
— Я?
— Гусей, надо полагать, пас,— говорит дядюшка Алексин.
— Я воду носил,— смущенно отвечаю я.
— Воду? У вас во дворе колодца, что ли, нет?
— Колодец-то есть, да для стирки приходится с Ризика воду носить.
— Для стирки? Это правильно,— говорит дядюшка Рачко.
— И для стирки и для стряпни, — добавляет дядюшка Алексин.
— В Ризике вода хорошая,— говорит дядюшка Тауберт.
— Да-а, в Ризике вода отличная,— соглашается дядюшка Яно Слинтак.
В пожарку входит Рудо Кеменеш. Рудо парень молодой, неженатый еще. Все музыканты его любят: он никогда с такта не собьется.
— А где вы вторые голоса оставили? — спрашивает дядюшка Загрушка.
— А что вам надо от нас? — отзываются с носилок вторые голоса.
— Значит, все в сборе. Ну как, начнем?
— Томашовича еще нет, — говорит дядюшка Тауберт.
— Томашович не придет,— сообщает дядюшка Загрушка.— Встанем, братцы! — командует он.
— Грянем?
— Грянем.
— Нет еще!
— Нет, пока еще не грянем. И поупражняться хоть немножко надо.
— Для начала-то что-нибудь отхватим!
— Что?
— «Победу».
— Но помягче играйте,— предупреждает дядюшка Загрушка.
— Марш? Нельзя марш играть мягко. Марш громко играть полагается,— возражает дядюшка Алексин.
— Правильно,— поддерживает его дядюшка Яно Слинтак.
— Погромче, но с чувством сыграем,— объясняет дядюшка Загрушка, чтобы успокоить их.-- Винцек, ты уже знаешь «Победу»?
— Дело помаленьку на лад идет,— хвалит меня Рудо Кеменеш.
Дядюшка Тауберт бьет в барабан, и мы начинаем. Конечно, сейчас я сумею вам кое-что о музыке сказать, но все-таки я не специалист.
Самое лучшее будет, если вы послушаете наш духовой оркестр. Как знать: может, и нас пригласят когда-
нибудь на радио или на телевидение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23