— Она неохотно протянула руку, но тем сильней он пожал ее. — Если хотите, можете мне «ты» говорить, эка важность. Ну а я чужих людей не люблю тыкать.
— Ладно уж, зачем так сурово! Ты, никак, на меня осерчала?
— Не осерчала, ведь не за что. Все равно сейчас пойдете своей дорожкой. Напьетесь и пойдете, что мне до вас.
— Похоже, тебе воды жалко.
— Ну уж и жалко! Я ж вам ее еще и не дала. Но сказываю: та, что в бутылке под кустом, теплая. Там, внизу, особливо в роднике, похолодней будет.
— А мне теплая еще лучше. Вода как вода! По
крайней мере, горло не остужу. Напьюсь из бутылки. А после, после, глядишь, угощусь и той, постуденей.
Тем временем они пришли на виноградник. Фила вытащила из-под куста бутылку, сначала сама ее пощупала, потом Яно. Он напился и сказал:
— Ты права была, и впрямь теплая. — Однако все равно выпил почти половину. — Но хороша,— сказал он, обтирая губы и протягивая бутылку Филе. — Думал, винцом разживусь. Винцо бы куда лучше. А все же освежился, освежился малость.
— Я только воду пью,— улыбнулась Фила. — Дома у меня еще найдется литр-другой вина, только в малом бочонке. Жду, когда покупатель появится. До тех пор не хочу его открывать.
— Жаль! А вообще-то дельно поступаешь! Винцо — те же деньги. Хотя за такие-то грибы, глянь, тут одни боровики. А нельзя ли это винцо в бочонок поменьше перелить?
— И не подумаю. Мало у меня дел, что ли? Не бежать же домой за вином? Захочу грибов, так и сама насобираю.
— И то правда. Только таких хороших не найдешь. Послушай, а что ты все одна? Одна тут работаешь?
— Да я просто немного пропалываю. А кой-где и подвязываю. Разве это работа? А вы уж ступайте! Там внизу вода лучше, свежая, холодная, гораздо холодней и лучше!
Да не тут-то было! Яно отложил корзинку, потом еще долго трещал, нес всякую околесицу, но в конце концов, сморенный солнцем да и, верно, собственной болтовней, повалился на стежку между виноградных кустов и запыхтел:
— Знаешь что, Филка? Я тут малость вздремну. Нынче я уж больно рано поднялся.
Филе это не понравилось.
— Вот уж ни к чему! И что это втемяшилось вам именно здесь ложиться? Тут и солнце припекать будет. Где-нибудь в другом месте, вон там внизу у ручья или еще где, в холодке вам бы лучше спалось.
— Работай себе спокойно! За меня не бойся, мне солнце не во вред. Подремлю маленько и пойду дальше.
Она злилась на него. Ну что с ним сделаешь, как его прогонишь? Вот и расплачивайся теперь, нечего было затевать тары-бары с таким чудаком-проходимцем! Однако бездельничать из-за него она не собирается!
Фила снова взялась за работу. Шла себе ровно по рядочку и у каждого-каждонького куста останавливалась, то и дело поглядывала на тропинку и потихоньку ворчала:
— Экой дурень, принесла же тебя нелегкая! Но уж коль охота, пекись на солнце
А из лесу что ни минута отзывалась иволга: «Фидлиолио! Тидлиалиа! Тидлиоалиолиалиа!»
— И ты еще тут браниться! — озлилась Фила и на иволгу. — Заткнись и проваливай отсюда, чтоб тебе подавиться гадкой гусеницей иль червяком, чтоб тебя разорвало!
Но через часок Яно пробудился. Если спал на самом деле. А то, может, просто притворялся. Но на солнышке человек легко забывается сном. Жара человека усыпляет, но она же и будит его.
Едва Яно продрал глаза, как тут же снова стал докучать:
— Филка, ты не серчай, но я с утра есть хочу. Нет ли чего пожевать?
Если у Филы тем часом и поунялся гнев, тут она снова рассердилась. Покраснела даже со злости и едва не прошипела: «Ух, бесстыжие твои глаза!»
Овладела собой. Удрученно посмотрела на Яно и спросила:
— Чего вам вообще-то надо? Скажите, пожалуйста, докуда вы меня тут донимать собираетесь? Звала я вас сюда, что ли? Сроду такого настырного не видала Если хотите, там в сумке у меня немного еды, потому что я сюда на весь день ладилась. Только я, пожалуй, тут долго не выдержу. Вон там под кустом рядом с вами сумка, возьмите из нее все и ступайте! С меня уже хватит, видеть вас не хочу! Будто нарочно дразнить пришли! Возьмите все и ступайте, дорогой и поедите! А не уйдете вы, я уйду, потому что уже по горло сыта вами!
Яно с минуту глядел на Филу молча, как бы удивленно, не зная что и сказать. Кинул взгляд и на сумку, но не дотронулся до нее. Теперь-таки уж он обиделся. Встать или нет? Поколебался немного. Наконец встал, поднял свою корзину, но туг же снова поставил ее на землю. Пускай сперва и Фила кое-что выслушает, ей-богу, он ей такое не спустит!
Он сделал шаг-другой, ненароком вступил в межрядье, где Фила стояла, и, вперив в нее взгляд, цедил слова, явно колкие, видать, хотел бросить их ей прямо в лицо, но так долго комкал их во рту, пока не растерял все.
И взялся помогать Филе. Хотела она того или нет, а пришлось ей каждый второй куст обходить, потому что Яно уже успел ополоть его.
Прошло примерно полчаса, а они все еще и словом не перемолвились. Филе делалось все более не по себе. В голове завертелась мысль: «Нельзя же все-таки сердиться на человека, который тебе помогает!»
Неожиданно и она к нему обратилась на «ты».
— Ну уж не серчай. Пойдем поедим! Я тоже проголодалась.
Яно словно не слышал. Продолжал работать.
Фила присела прямо на тропке, достала из сумки еду, но в одиночку есть не хотела. Она глядела на Яно: «Ну что же ты, дуралей? Теперь ты станешь кочевряжиться! Долго ли собираешься губы дуть?»
— Так идите уж, идите, сударь мой,— выкала она его, но теперь уже в шутку. — Каким вы сразу паном сделались, ну-ка, милостивый пан, подите сюда! Не бойтесь, у меня еды хватит! Уважьте, пан надутый!
Наконец он дал себя уговорить. Подошел, подсел к ней, но, должно быть, для того, чтобы помириться без лишних слов, сложил губы сердечком и засвистал, подражая пению иволги:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38