— Не пустишь — дома посидит. Ты же еще даже не знаешь, станем ли мы свадьбу справлять. Вдруг решим тихонько обвенчаться.
Все вроде и шло к тому, как задумали: венчанье должно было произойти без шума; было на нем не более десяти свадебщиков. Зато когда уже шли из костела, хоть дело было вечером, а может, именно поэтому, зевак навалило — тьма! А поскольку люди обожают галдеж, захотелось им и тут погалдеть; загорланил один, загикал другой, и вдруг вся деревня с ума посходила — раскричалась, развизжалась,— чтоб ни Филоменка, ни жених ее свадьбу свою век не забыли. Невеста даже не знала, в какую сторону ей глядеть: хотела глядеть лишь на дорогу, но крик и визг, а йотом и стрельба при
влекли ее внимание. Она осматривалась кругом, улыбалась людям, а когда рядом с ней завизжал Яно, завизжала и она. А деревенский цыган, хоть и привык на хлеб игрой зарабатывать, увидев, что происходит, сразу смекнул, за чем дело стало: во весь опор помчался домой за скрипкой и прибежал с ней в самое время — свадебщики приближались к дому невесты.
— Люди добрые, я вам сыграю, хоть у вас в кармане ветер гуляет, сыграю вам и задаром! Да так сыграю, как еще свет не видывал и не слыхивал! Даже если все струны на скрипке порву!
Это стоило видеть! Едва коснулся он струн, а уж вся деревня встала перед невестиным домом в круг, невеста с женихом плясали посередке, а остальные дробили ногами, прыгали и топали вокруг них, ревели, гикали и визжали; нежданно-негаданно, сопя и пыхтя, притащился деревенский мясник в окровавленном фартуке и с огромной телячьей ножкой на плече.
— А я давеча как раз телочку зарезал! Ну-ка идите, покажите, куда огузок скинуть! — А поскольку показывать ему никто не пошел, он протиснулся в середину круга и давай там прыгать и вертеться вместе с огузком.
А некий Шимон, деревенский кузнец, своим промыслом уже не занимавшийся,— благо, в деревне и в округе конкурентов хватало,— но слывший человеком бывалым и начитанным, раздумался посреди толпы вслух:
— Вот это, скажу я вам, свадьба! Даже те веселятся, что, может, и не думали веселиться. Голытьба женится! Голытьба свадьбу играет, а тут и толстосум не выдержал, кошель развязал. Так, наверно, при коммунизме должно быть. А то и малость получше, нет, гораздо лучше. Так оно когда-нибудь и будет, и не только на один счастливый день. Я об этом читал, я и «Капитал» читал. А там сказано: работал — так требуй того, чего заслужил! А тот, кто прибыток получил, изволь отвалить часть от него, и не только потому, что нынче здесь свадьба! Человек все-таки не каждый день женится! Мы все здесь на земле, все на ней работаем или хотим работать. Ведь это наша земля, все хотим о ней позаботиться. Отвали кусок поля! И батраку дай! А у кузнеца, у кузнеца пускай всегда будет вволю железа, чтобы отлить и наточить лемех для плуга, подкову коню, притыку в воловье ярмо. Дай нам плуг, дай и упряжь! Люди, дайте нам работу, дайте наконец вдосталь работы для каждого трудового и усердного человека! Чтоб каждый мог купить хотя бы козочку и чтоб хватало травы для нее, а для ребенка — пирожок, молока горшок да лепешки кусок. Каждому хочется иметь работу и субботу, а в субботу всего досыта за работу. Нет ничего глупее, чем когда человек женится или замуж идет только потому или прежде всего потому, что у него очень уж часто урчит в животе...
Только Яно оказался сущим наказаньем для Филоменки. Не то чтобы он бил ее, нет, боже упаси! Бить себя она б ему черта с два позволила. Но Яно был верен себе, умел и по-другому ей жизнь усладить. Он и до свадьбы-то был прытким, а сейчас и вовсе земля горела у него под ногами. Он нигде не мог найти себе пристанище. Где жить, и то решить ему было трудно. Сперва всеми правдами и неправдами старался убедить Филу переехать в город, но та о городе и слышать не хотела. Потом оставил эту затею, а со временем ему даже понравилось, что у них две квартиры.
— Ей-богу,— похвастался он,— это как раз то, что мне требовалось. Теперь, по крайней мере, у меня разгон есть. То живи себе в городе, то в деревне, чего еще человеку надо? Хуже, что я работу потерял. Знаешь, как нелегко найти в городе работу?
— Яно, разве у тебя мало работы? Ведь у нас виноградник и при доме небольшой огород, небось нам хватит. Работы в самый раз, захоти только.
— И то правда,— должен был признать Яно. Однако работой он особенно не утруждал себя, не мучился. Хотя и заявлялся на виноградник всякий день, еще и Филу с утра подгонял, чтобы не мешкала дома, но стоило ему прийти туда, как он, послонявшись малость, незаметно улепетывал в лес. — Филка, ты на меня не удивляйся, лес моя слабость. Мне б лесничим быть, только когда и кому отдавать меня было в ученье?
И Яно был прав. В самом деле, будь он лесником, лучшего лесника бы не сыскать. Но Яно не стал лесником. Никто не определил его ни в какое иное ремесло, не обучил никакому иному делу, даже просто работать никто не заставлял его в детстве. Верней всего было б сказать, что вырос он на улице. Правда, Яно внес бы в эти слова небольшую поправку:
— На улице? Что ж, и то правда. Только рое я и в поле и на виноградниках. Среди природы. И редко когда лодырничал. Да и мог ли я лодырничать? Кто всегда летом дрова на зиму заготавливал? Кто таскал с поля картошку? Кто всегда воровал в виноградниках самые лучшие гроздья? Эх вы, дурачье, с чего-то ж надо было жить. Да я еще и о сестре заботился, только она потом на меня плюнула. На исповеди я был всего раза три- четыре. Последний раз перед свадьбой. И тогда пан фарар сказал мне: «Янко, не говори никому, что я тебе скажу, но в том, что ты делал пропитания ради, исповедоваться нет нужды!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38