Читатель не забыл, каким странным существом была эта женщина с чересчур высокими плечами, суровыми чертами лица и вдобавок, сильно хромавшая. В эту минуту она была укутана в белый пеньюар, и в этом костюме, со своим страдальческим и худым лицом, блестящими глазами, опирающаяся на палку, она казалась привидением.
Бам, вымокший до нитки, покрытый грязью, ничем не напоминал изящного джентльмена, называвшего себя Гуго Барнетом. Эффи скорей узнала бы в нем того, кого она однажды ночью привела к умирающему отцу.
Увидя жену, он сделал нетерпеливое движение.
— Опять вы! — воскликнул он. — Что вам угодно и что означает ваш постоянный надзор?
Мария посмотрела ему в лицо и глаза ее блеснули гневом.
— Мне нужно переговорить с вами, — сказала она отрывисто, — но я подожду пока вы снимете с себя доспехи ночного бродяги.
Вам невольно чувствовал какую-то робость перед этой женщиной, ум которой он уже оценил.
— Ну, хорошо, подождите. Я сейчас приду.
Он прошел в свою спальню, через несколько минут вышел оттуда и стал у камина. Высокая фигура его надменно возвышалась над тщедушным созданием, устремившим на него глаза, полные ненависти и презрения.
Мария злобно усмехнулась:
— О! Как я понимаю вас! — сказала она своим тонким, надтреснутым голосом. — Как бы вам хотелось растоптать меня...
Вам молча смотрел на нее.
— Взгляните на меня хорошенько, — продолжала она, — и поймите меня. Я безобразна, во мне пет ничего женственного... я горбата, я гадка... я все это знаю. Я никогда не думала... никогда не желала внушить кому бы то ни было любовь к себе. Для всех,, и для вас также — я жалка, если не противна... Но вы должны знать, что то самое отвращение, которое питают ко мне окружающие, — я, со своей стороны, чувствую к ним...
Она говорила это холодно, отчетливо, ледяным тоном. Бам слушал.
— Есть человек, который с самого моего грустного детства не проявлял ко мне ничего, кроме холодности и презрения. Равнодушный по природе, лишенный всякого человеческого чувства, озабоченный, кроме того, своими делами, он не подарил бедному убогому созданью ни одного
нежного слова, ни одного приветливого взгляда. Этому человеку я изо всех сил пыталась внушить хотя бы сострадание, которого я была достойна... Понимая, что я существо бесполезное, неприятное для глаз, что я не могу льстить чьему бы то ни было самолюбию, я пыталась стать такой доброй, такой ласковой, любящей, что каждый поневоле был вынужден бросать мне, как милостыню, ласковый взгляд... Из глубины моего страшного одиночества я сотни раз умоляла о помощи...
Ее сухой голос ослабел на мгновение. В нем слышалось волнение. Но, овладев собой, она снова обрела обычную холодность и спокойствие.
— Меня отталкивали, мной пренебрегали. Когда я, малютка, просила ласки или поцелуя... когда рука моя искала другую руку — меня прогоняли с жестом нетерпения... И вот — слушайте меня внимательно — однажды все мое влечение к добру сменилось влечением ко злу... Зародыш любви превратился в зародыш ненависти... и эта ненависть разрасталась, крепла, завладела всем сердцем моим... Я ненавижу! Ненавижу! И больше всех на свете ненавижу того, кто осмеливается называться моим отцом, того, чьим зятем вы стали, мистер Барнет, — банкира Арнольда Меси!
Вам был невозмутим.
— О, вы еще не знаете, — продолжала она, — что значит ненависть калеки, несчастного создания, не имеющего надежды ни на одну из человеческих радостей! Да, я ненавижу его, моего отца... в этом не признаются... это чудовищно... но я настоящая американка и говорю, что думаю... Если вы боитесь меня — тем лучше, я только этого и добиваюсь...
— Зачем вы говорите мне все это? — спросил он. — Что мне за дело до вашей ненависти или любви?
Она перебила его движением руки.
— Зачем я вам говорю это? Потому, что наконец настал день, когда я увидела возможность мщения,,. потому что я вас заставлю помочь мне...
— Я помогу вам? — воскликнул Бам. — Не много ли вы на себя берете?
— Я вам кажусь чудовищем? Верю!.. Но, тем не менее, вы мне поможете — и сейчас поймете почему... Недавно отец мой вошел в мою комнату и без всяких предисловий выразил мне свою волю: я должна была выйти за вас замуж... Я, калека, приговоренная к безбрачию — и вдруг меня приковывают к какому-то человеку... меня лишают
последнего блага — моей свободы!.. Это гнусность! Это преступление!.. Я высказала мое отвращение к браку, я умоляла его. Да, Барнет, я умоляла... Он сказал: «Я хочу!» Я отвечала: «Хорошо!»... Вы пришли... и я ваша жена... А теперь я объясню вам, почему я ненавижу вас, которому меня продали... почему я говорю с вами откровенно, цинично, если хотите, и почему, наконец, вы будете подчиняться мне!
— Вот как? — спросил с улыбкой Вам. — Вы одаряете меня своей ненавистью?
— О, не смейтесь, — перебила она резко. — Потому что, возможно, очень скоро будете сожалеть, что насмехались надо мной. Помолчите пока. Итак, вы явились... Когда вы увидели меня в первый раз, то даже не взяли на себя труд скрыть от меня свое впечатление... Это была смесь жалости с отвращением. До отвращения мне мало дела, а жалости я не хочу! Я даже одно время думала.что, увидя мое безобразие, вы посовеститесь и откажетесь от постыдного брака. Вы не отказались. Позже я поняла, что вы не могли отказаться. Желая узнать, до чего дойдет ваша низость, я выказывала радость, которой, конечно, не чувствовала. Вы унизились до бесстыдных любезностей. Нет, я не забыла всего этого! Вы шептали мне на ухо нечто, похожее на приторные слова любви. Я содрогалась от стыда и бешенства, и не знаю, что помешало мне плюнуть вам в лицо. Но я сказала себе, что, возможно, через вас я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61