Рядилась упорно, долго и купила по сходной цене два почти новых платьица и две шерстяные шапочки для Зои и Нади, большой «французский» платок — свекрови. О себе же только подумала. Красивые платья, блестящие резиновые сапожки попадаться-то попадаются, но куда в них Алтынсес пойдет? Ничего, обута, одета. Два платья на смену имеются, плюшевый жакет, не новый уже, но вид еще есть, кожаные сапоги. Пока и это сойдет, а потом вернется Хайбулла, справит все новое.
Что надо, все купила и базар посмотрела, пора запрягать лошадей и трогаться домой.
Алтынсес уже повернулась, чтобы уйти, но, заметив, как три вороватого вида мужика притиснули к забору по-городскому одетую женщину со светлым печальным лицом и что-то требуют от нее, остановилась.
— Вот упрямая баба! — грубым голосом говорил один.— Полторы тыщи! Не стыдно тебе? Костюм весь залежалый, из погреба, что ли, достала?
— Шабаш! Бери восемьсот и радуйся, барышница! — другой тут же вцепился в новый зеленовато-голубой костюм, висевший у женщины на руке.
Та, чуть не плача, тянула к себе, а вороватый мужик— к себе.
— Вы что делаете?! — закричала Алтынсес.— Отпустите! Не то милицию позову!
Все трое быстро юркнули в толпу. Женщина, не поднимая головы, завернула костюм в белую тряпицу и пошла к воротам.
— Ну-ка, покажи товар,— сказала Алтынсес, догнав ее.
Женщина быстро вытерла слезы и как-то неожиданно тепло улыбнулась.
— Для мужа присматриваешь? Хранила как память о Зарифе, да вот дети... каково им без катыка и молока? Хотела продать... Уф, один стыд чего стоит!—она покачала головой.
Алтынсес взяла костюм и осмотрела, с руки на руку переложила и в восхищенье сказала:
— Ой, красота какая! — И вздохнула: — Моему Хайбулле в самый бы раз...
— Так возьми.
— У меня денег таких нет, апай.
Другая бы: нет, мол, денег и не морочь голову,— повернулась и пошла. А эта улыбнулась только и стала участливо расспрашивать. Слово за слово, завязалась беседа. Алтынсес забыла про смущение, рассказала о своей жизни.
— Верно, верно, сестренка,— сказала женщина.— Хоть и без вести пропал, надежду терять нельзя, все равно вернется, нежданно-негаданно вернется.
Женщина рассказала, что она учительница и что директор в их школе тоже ушел на фронт и три года от него писем не было, а он недавно взял да вернулся, живой-здоровый.
— Ой, неужто правда?—вскрикнула от радости Алтынсес.
Скорей домой! Надо об этом свекрови и матери рассказать! Она сунула костюм обратно в руки женщине, повернулась и пошла.
— Погоди, погоди, куда ты понеслась? — женщина догнала ее уже за воротами базара.
— Подруги там, дожидаются...— нетерпеливо сказала Алтынсес,
— Подожди немного,— пряча улыбку, она тщательно завернула костюм и, словно прикинула на вес, подержала на ладони.—Я тебе и дешевле продам. Бери, бери, все равно никаких денег больше чем на неделю не хватит— такая теперь дороговизна,— и сунула сверток ей под мышку.— В сорок первом на май справили, ни разу даже не надел Зариф. В конце апреля забрали на сборы, и с тех пор... В августе похоронка пришла.
Было видно, что со своим горем она уже свыклась. Голос печален, но глаза сухие, лицо и руки спокойны.
— Ох, апай!—Алтынсес обняла ее.— Может, кто и твою цену даст. Не хочу я у твоих детей кусок изо рта вырывать. Не надо!
— Пустое. Ты лучше имя свое и аул скажи, вдруг дорога выпадет.
Познакомились. Учительницу зовут Алмабика, фамилия— Тагирова, адрес свой сказала — улица Коммунаров, пятый дом. Услышав имя Алтынсес, она улыбнулась:
— Какое у тебя имя красивое, никогда такого не слышала!
— Имя-то у меня Малика, но я его уже забывать стала. Как назвал Хаибулла, так и все теперь: Алтынсес да Алтынсес.
— Любимый, да не найдет, как свою милую назвать!— вздохнула Алмабика. Наверное, вспомнила что-то, лицо ее посветлело. Но тут же улыбка погасла, и она заторопила Алтынсес—Ладно, ты на работе, иди, от подруг отстанешь.
Алтынсес и не поблагодарила толком, побежала на квартиру.
Поначалу душа была не на месте: с чужого плеча костюм! Да еще без копейки денег осталась, но зато вернется Хаибулла, и сразу есть что надеть. И все сомнения разлетелись. Но больше всего радовалась она рассказу Алмабики о том директоре.
Придя домой, она перво-наперво расцеловала маленьких золовок, потом дала подарки. Зоя с Надей тут же надели новые платьица и шапочки и умчались из дома, к соседям и подругам, а прежде всего к бабушке Фаризе и Нафисе — похвастаться-покрасоваться, получить гостинец за обновку. Алтынсес накинула на свекровь «французский» платок и после того, как старуха поохорашивалась перед зеркалом, достала костюм.
— Это Хайбулле!—улыбнулась она. Хотела рассказать о случае с директором школы, как Мастура сдернула платок с головы и вышла на другую половину. И до самой ночи не проронила ни слова. Взгляд опущен, бесцветными губами жует; сказать бы «сердится» — да нет, не сердится, сказать бы «в замешательстве» — печальна как-то. Алтынсес оставила ее в покое, нрав свекрови хорошо знала: коли замкнулась — допытываться бесполезно, жди, когда сама заговорит. И вправду, только невестка улеглась, Мастура присела к ней на кровать. Алтынсес хотела сесть, но та удержала ее:
— Лежи!
Долго молчала. О чем-то думала, склонив голову на плечо, будто к шорохам в своей душе прислушивалась. И Алтынсес молчала, с тревогой ждала, что же скажет свекровь.
Наконец старуха заговорила:
— Эх, дочка, нет чтобы о себе подумать, костюм этот взяла...— В усталом голосе и мягкий укор, и слабая похвала. Чтобы узнать, чего же больше, Алтынсес без всякого выражения сказала:
— Вернется — готовая одежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51