Когда волна посетителей схлынула, Дзержинский почувствовал, что он устал так, что слегка кружилась голова. Он достал папиросу и, взглянув на склонившегося над столом Сталина, сказал:
— После утреннего чая нам так и не удалось с вами перекусить. Может быть, сейчас что-нибудь сумеем... Хотя мне хотелось бы еще просмотреть несколько дел с жалобами,— и он усталым взглядом обвел стол, заваленный бумагами.
— Я тоже еще не закончил письмо товарищу Ленину. Через полчаса управлюсь, подпишем, и уж тогда, Феликс Эдмундович,— и Сталин, прикурив от общей спички, углубился в работу.
И снова в салоне воцарилась тишина, лишь под редкие простуженные гудки паровозов шелестели в руках Дзержинского бумаги да поскрипывало перо и изредка раздавалось глухое и сдержанное покашливание Сталина. Так длилось полчаса или, может, дольше. Наконец Сталин поднял голову и, откинувшись на спинку стула, молча перечитал написанное, подчеркнул два-три каких-то особо важных слова и, ткнув потухшей папиросой в пепельницу, полную окурков,встал:
— Вот я и готов, Феликс, послушай.
«Расследование начато,—начал читать он низким, несколько глуховатым голосом.— О ходе расследования будем сообщать попутно. Пока считаем нужным заявить Вам об одной, не терпящей отлагательства, нужде Третьей армии. Дело в том, что от Третьей армии (более тридцати тысяч человек) осталось лишь около одиннадцати тысяч усталых, истрепанных солдат, еле сдерживающих напор противника. Присланные Главкомом части ненадежны, частью даже враждебны к нам и нуждаются в серьезной фильтровке. Для спасения остатков Третьей армии и предотвращения быстрого продвижения противника до Вятки (по всем данным, полученным от командного состава фронта и Третьей армии, эта опасность совершенно реальна) абсолютно необходимо срочно перекинуть из России в распоряжение командарма по крайней мере три совершенно надежных полка. Настоятельно просим сделать в этом направлении нажим на соответствующие военные учреждения. Повторяем: без такой меры Вятке угрожает участь Перми, таково общее мнение причастных к делу товарищей, к которому мы присоединяемся на основании всех имеющихся у нас данных».
Сталин смолк и, переведя взгляд на сидевшего напротив Дзержинского, принялся теребить свой ус, словно бы спрашивая: «Ну, как?»
— Я думаю, что все ясно.
— Значит, подписываем,— и Сталин, опустившись на стул, поставил под письмом свою фамилию; взглянул на часы, в левом углу бумаги поставил: «5 января 1919 года, Вятка, 8 часов вечера»,— и протянул письмо Дзержинскому для подписи.
— Положение оказалось хуже, чем можно было ожидать,— закурив, продолжал он.— Местные товарищи хотя и энергичные, но — опыта мало.
— Придется помогать им кадрами,— согласился Дзержинский.
— Я тоже такого мнения. Но вначале надо съездить в Глазов, — что из себя представляет штаб Третьей армии.— Немного помолчав хитровато улыбнулся.—Ну, а теперь, полагаю, можно нам, Феликс Эдмундович, проверить наш продовольственный арсенал. Как там, в чемоданчике, наш сухой паек еще не весь высох?—и,
прислушиваясь к какому-то крику за окном, спросил: — Что там такое?
— Должно быть, кто-то к нам,— Дзержинский хотел выйти и узнать, но в салон вбежал постовой.
— Товарищ Дзержинский, какой-то военный сюда рвется. Я объясняю, что вы заняты, а он свое, знать, мол, не знаю, говорит, что с фронта по важному делу,
— С фронта? А кто он такой?
— По документам вроде комиссар.
— Впустите,— сказал Сталин и потянулся к чайнику, чтоб налить в кружку кипятку.
Через несколько минут в салон вошел военный в серой папахе, в полушубке, перетянутом ремнями, и, приложив руку к виску, отрекомендовался:
— Комиссар Ветлугин... Егор Ветлугин.
— Садитесь, товарищ Ветлугин,— пригласил Сталин.— Чай пили?
— Было такое дело... правда, не сегодня. Сталин и Дзержинский переглянулись.
— Трудно приходится?
— Очень трудно, товарищи.
— Рассказывайте,— и Сталин протянул портсигар. Ветлугин, взяв огрубевшими от мороза пальцами папиросу и разминая ее, продолжал:
— Я ведь, как говорят, из самого пекла... Может, там уже меня разыскивают, но никак нельзя, товарищи мои сказали: срочно на паровоз и скачи в Вятку. Я вскочил на «кукушку» и — сюда. Потому дело важное.
— Рассказывайте, как обстановка на фронте, настроение бойцов?
— Плохое, товарищи, скажу прямо: ни питания, ни одежды, ни боеприпасов. Подумать только, четверо суток без хлеба отбивались. А он-то ведь, Колчак этот, сытый жмет.
— А где ваши снабженцы?
— Черт их разберет где. Ведь, товарищи, взять их... кто впереди нас бежит, чтоб остаться живым, кто, напротив, норовит к белым... Измена большая...
— Большая, говорите?
— Как же не большая, ведь разные мы все. Кто победнее, стоят за Советы, а те, кто побогаче, тут же молятся на Колчака. О командирах и говорить нечего, многие со всеми шмутками перекинулись к ним.
Дзержинский налил в стакан чаю, подвинул Ветлу-гину.
— Угощайтесь.
- Ну что ж, опробуем.. С дорожки погреться не лишне.
— И хлебца вот тут кусочек.
— Спасибо,— поблагодарил Ветлугин и отпил из стакана.— Вот наши товарищи и нарядили меня. Ты, мол, Егор, побойчее, знаешь Вятку и — дуй туда. Найди, мол, там власть и обрисуй все, как есть. Приехал, а тут, слышу, комиссия будто бы из Москвы. Я туда-сюда, надо разыскать комиссию, прояснить кое-что.
— А как командование ваше?
— Да как сказать, по-разному командует. Сегодня одни приказы шлют, завтра другие. Ведь посудите, товарищи, сами, нашу Третью армию, можно сказать, бросили. Без продовольствия, без резервов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119