Местных властев, значит? Ложенцова да твоего, Евлантий, сына дело?
— Не точи лясы, буржуй ты этакий,— взъелся Евлаха,— Ложенцова я знаю... И сына своего Егория — тоже... Скажу — тут суть да дело в командире этом, Степанове...
— Ох, и Степаха этот, ошметок ему в рот, натворит,видать, чудес до небес.
— А ему и заботы мало о тебе. По два десятка, говорят, яиц за присест выпивает.
— Яйца полезно, ребята, особенно сырые.
— И дурак знает... Но ты пей, да чтоб не задевай нас, не клеви матерей, дитев малых...
— А Степаха-то, говорят, хромый.
— Хромый — не хромый, а на попову дочку, слышь, заглядывается.
— А ты бы, поди, отвернулся от нее?
— И отвернулся бы, а что? Ежели он революционер, где у него пролетарское чутье? В тенета попал поповские...
— А я бы не отвернулся,— стоял па своем парень.— Я, признаюсь, видел эту дочку. У-ух... Коса до пят, глаза — все одно что твои блюдца... с проголубью...
— Толково говоришь,—--поддержал другой.— Посколь власть наша, надо всех классов нам изведать. И тут, по-моему, ничего такого прочего подозрительного нет. Любовь же комиссары не опровергают.
— Брось ты с этой... любовью. Разве может революционер любить попа?
— Не попа, а попадью. Кругом засмеялись, закашляли.
— А дочку еще лучше.
— Достанется тебе дочка: от степановской пушки в лоб свинцовая точка... Долго будешь памятовать...
Вспомнив разбойный набег степановцев, все как-то вдруг поутихли, опять полезли в карманы за кисетами, щепотками принялись мерить табак.
На рассвете выяснилось, что степановцы ушли за речку и остановились в соседней деревне, в школе.
— Снимайсь! — скомандовал Алешка — тоненькие ножки.— Пока дрыхнут, тепленькими их схватим...
До деревни Пестерьки версты две — две с половиной. А может, и больше — никто не мерил.
— С кого начнем? — подходя к деревне, спросил на ходу Алешка Кузовков.— Оцепим школу иль прихватим заодно и деревню?
— Силенок на деревню не хватит.
— Тогда школу... Задача такова: отбить свое добро — и обратно подобру-поздорову восвояси. Так что ль?
— Хватит на первый раз и этого. Пужнем разок—на другой раз не придут.
Полукаменная одноэтажная школа стояла на краю деревни. Одна сторона окнами выходила на проселочную дорогу, другая упиралась в чахлый болотистый лес. Мужики у деревни остановились, разделились надвое: одна группа, что поменьше, пошла низинкой, по-под деревней, другая, прячась,— в обход лесом. Побудку решили им дать со стороны леса, а потом уже, под крики «ура», с двух сторон броситься в атаку. Так распорядился «командующий» Алешка — тоненькие ножки.
Прошло с полчаса.
— Чего ж мы ждем? Давай, Алексей,— подзадоривая, шепнул рыжеволосый Павлуха, когда они, пройдя лес, тайком подползли к школьной изгороди и залегли тут же в канаву.— Чего там медлить, дуй по окнам...
— Так по окнам-то разве льзя? — спросил Кузовков.— Сначала в воздух пальнем. Не отдадут добро, тогда и взаправду будем пугать.
Щелкнули затворы. Немного помедлили. Алешка Кузовков перекрестился и первый выпалил в воздух.
— Сдавайсь, мародеры! — заорали что есть мочи мужики и, неожиданно для ржанополойского «командира», кинулись к школе.
— Сдавайся-я!..
Застигнутые врасплох, спавшие после попойки степановцы суматошно хватались за оружие, совались в двери, в окна. На ходу отстреливались.
— Евлаха, забирай телеги! — крикнул Кузовков, подбегая к колодцу.
Нырнув за деревянный омшелый сруб, он оглянулся и увидел позади себя лежавшего на земле окровавленного Павлуху.
— Жив ли, Паша?
А степановцы тем временем от обороны перешли в наступление.
Усатый, должно быть, он и был командир, выскочил из школы босиком, в белых подштанниках, в папахе и крикнул, чтоб стреляли, а сам бросился с ручным пулеметом в канаву.
«Скосит ведь, стерва, наших»,— с ужасом подумал Кузовков и взял его на мушку.
— А ну, держи папаху!
Щелкнул курок, и в тот же миг он увидел, как усатый в папахе ткнулся носом в землю.
— Ура-а-а! — раздалось рядом.— Ура-а-а!..
Алешка — тоненькие ножки подбежал к.замолчавшему пулемету, не обращая внимания на свалившегося усача, ухватился за приклад и, повернув пулемет в обратную сторону, пустил очередь по убегавшим степанов-цам.
Степанов, казалось, только этого и ждал. Узнав о столкновении крестьян с его солдатами, он тотчас же решил отозвать из деревень свои отряды по заготовке хлеба и привести полк в боевую готовность.
«Надо действовать сейчас и только сейчас! Лучше этого момента не сыскать. Коммунисты вот-вот будут выброшены из Казани. Армия свободной России беспрепятственно двигается к заветной цели. Пришло время заявить о себе и нам. Теперь уже всем ясно, что Ложенцов сам вооружил мужиков, а потом натравил их на наших солдат. Пора кончать эту затянувшуюся комедию. Надо брать власть в свои руки. Но брать ее исподволь. Вначале, как известно, ходят пешки. Такой пешкой и будет Хомак. Хорошо, что он числится коммунистом: это отвлечет внимание людей, локализует операцию. Придет время, когда эта пешка полетит, на ее место выдвинутся другие фигуры... Каждому овощу в огороде — свое время...»
Бросив в пепельницу недокуренную папиросу, Степанов достал из ящика стола два револьвера. Один сунул в карман галифе, другой, зарядив, положил перед собой и позвал из соседней комнаты комиссара.
Хомак вернулся только что из поездки—устал, истомился от жары; мокрые волосы прилипли к потному лбу, ворот суконной гимнастерки полурасстегнут, хромовые, всегда щеголевато начищенные сапоги запылились.
— Слышал, комиссар, как мужички наших жалуют? — с нескрываемым упреком спросил Степанов Хомака, как будто тот и был виноват в этой истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119