..
Риторик, слушая, молча улыбался: похвала штабс-капитана льстила его самолюбию. Риторик и впрямьлю-бил поговорить, он говорил на митингах, на встречах, на балах — всюду.
— Благодарю вас за комплимент,—сказал он и, склонив голову набок, продолжал вполголоса:—Я получил от своего шефа совершенно конфиденциальное сообщение... В Самаре создан комитет членов Всероссийского Учредительного собрания...
— Так называемый Комуч.
— Совершенно правильно. В состав его вошел хорошо знакомый мне Петр Чирков. Этот комитет, на который я возлагаю большие надежды, уже устанавливает
связи. Через нас они собираются протянуть руку в Архангельск правительству Чайковского-Миллера...
— И что же вы намерены сейчас делать?
— Как вы, Анатолий Ананьевич, и говорили в прошлый раз, мы должны поднимать народ на восстание,— ответил Риторик и, приблизившись к Степанову и почти захлебываясь от возбуждения, жарко дохнул на его лоснящуюся, чисто выбритую щеку.— Нисколько не сомневаюсь в поддержке состоятельных крестьян...
— Я уже знаком кое с кем... Вот, скажем, есть такой Илья Кропотов из Коврижек. Я на днях был у него. Это, знаете ли, сила...
— Не сила, а силища, Анатолий Ананьевич. Слышал я, Ложенцов вооруженные дружины тут сколачивает... И в одну из них будто бы вошел и Илья Калиныч...
— Об этом я уже осведомлен.
— Потому и говорю, винтовочки тут в надежных руках. Да и не только здесь, Анатолий Ананьич, нас поддержат наши верные люди повсюду — в Яранске, На-линоке, Прислоне... В Нолинске один Сафаней Вьершов чего стоит!.. Только подожги фитиль —и кругом заполыхает. И тогда, товарищ командир полка, бог нам дорогу— на Котельнич...
Риторик все больше и больше горячился, из его рта летели брызги, и Степанов, морщась, отворачивался от
него.
— Мы с вами, Анатолий Ананьевич, должны взять на себя здесь эту освободительную миссию.— Риторик вскочил с кресла и, воздев руки, опустил их на голову и принялся приглаживать волосы.— Пусть Ложенцов со своим мертворожденным парламентом заседает — бодливой корове бог рог не дает...— и вдруг замялся: — А как ваш комиссар, не помешает?
— Не та фигура, чтобы мог нам помешать,— заметил небрежно Степанов.— Такие, как Хомак, способны усыплять речами бдительность противника, и не больше. Мы же, напротив, до поры до времени будем молчать, но оружие держать при себе. Не так ли? Оружие-то ведь стреляет, а у Хомака — один маузер. Конечно, и он может ему пригодиться, чтобы пустить себе пулю в лоб...
— Совершенно правильно...
— Вот насчет Ветлугина — другое дело. Неплохо бы кое-где подбросить о нем <в костер горячий уголек. Комис-
сар, мол, а с Ксенкой водится. Она дочь бывшего торговца...
— Понимаю вас, Анатолий Ананьин... Как известно, рыба портится с головы,— и Риторик деланно усмехнулся.— А ведь девчонка-то и впрямь недурна собой, а?
— Ничего... аппетитная... Но она меня интересует как морзистка... Придет время — пригодится в нашем деле,— и, взглянув на шкаф, предложил:—Может, Николай Евгеньевич, протянем по рюмочке?
— С превеликим удовольствием,— согласился Риторик.— Так сказать, за наше общее дело. Сейчас, как говорится, все, все силы па объединение... Мы должны забыть временные распри: кто эсер, кто кадет, кто кем был... У пас один общий враг — коммунисты,— принимая рюмку с позолоченным ободком, сказал он.— Я верю, что скоро на телефонных столбах будут висеть Ложенцо-вы...— и, подняв рюмку, воскликнул: — С нами бог! — и, запрокинув голову, Риторик блеснул тусклыми стеклышками пенсне.
Когда Риторик ушел домой, Степанов заглянул в комнату хозяйки и, увидев сидевшую за книгой Ксену, спросил:
— Не помузицируем, Ксения Павловна?
— С удовольствием послушаю, Анатолий Ананьевич,— вскочила та.
Степанов сел на круглый винтовой стул у рояля и заиграл свой любимый романс. Потом, повернувшись к девушке, спросил:
— Ксения, скажите по совести, вас не обижают местные власти.
— Ничуть.
— Но у ваших родителей, как мне известно, была лавка. Ужель вы так-таки и не вспоминаете...
— А чего же вспоминать? Мы сами после смерти отца так решили.
— Я слышал это. Однако время — лучший ценитель наших поступков. Не стесняйтесь, если что нужно, я к вашим услугам... Теперь, видите ли, много такого привходящего... Вашей больной матушке все не объяснишь, а вам можно. Вы скажите, и я сделаю все для вас.
И его пальцы опять заскользили по клавишам. - Кстати,— снова обратился он к девушке.— Я давно хотел вас спросить. Мой комиссар — человек молодой
и, скажу, видный. Но вы почему-то сторонитесь его. Ужели вас больше интересует этот мужлан Ветлугин?
— Зачем вы, Анатолий Ананьевич, об этом спрашиваете?— вспыхнула Ксена.
— В интересах, так сказать, вашего благополучия, дорогая Ксения. Вы молоды, прелестны... Мне в вашем доме живется как в своем родном, и я имею право на то, чтобы заботиться и о вас, не правда ли?
Что ты, пташ-ка, при-у-ны-ла, Что ты гром-ко не поешь? —пропел он вполголоса и, встав, дотронулся рукой до Ксениного плеча.
— Наверное, уже есть тот ловец, который приготовил для вас клетку,— и, хитровато усмехнувшись, прошел к себе.
С каждым днем упорнее и настойчивее ползли по округе слухи: степановцы забирают не только хлеб, а все, что попадется под руку,— белье, полотно, деньги. Докатились эти недобрые слухи и до Ржаного Полоя. Но он, Полой, хоть и назывался Ржаным, был не особенно хлебный, и (бог миловал, говорили бабы) степановцы пока что не показывались.
Однако тревога от этого не уменьшалась, а— в ожидании неизвестности — росла. В домах уже кое-что заранее попрятали, в сусеках оставили одни лишь семена на озимый клин — их-то никто не увезет — и, уходя работать на поля, наказывали старухам да голопузым ребятишкам не отлучаться из деревни, за домами смотреть в оба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119