— Русские вот-вот будут здесь!
— Их танки уже в Млынской, Боровцах, Адамовцах!
— Господи боже!
— Пушки бьют по нашим землям! Немцы собираются удирать!
— Надо коней и телеги уводить в поле, там спрятать, а то немцы все заберут! Ни одной подводы не оставят. Далеко ли они уйдут на своих облезлых клячах да на трех легковушках?
— Конечно, и мужиков, и скотину заберут! Немцам деваться некуда, они все порушат, мужиков и коней постреляют. Чтоб русским ничего не досталось!
— Боже мой, боже мой!
— Закопать бы что из добра...
— Ох, господи, да ведь некогда!..
Кто мог, тайком уходил из Молчан в поле.
Недалеко от опустевшей шталевской виллы, где по- прежнему горел оставленный Гизелой Габоровой свет, в новом здании школы размещалась немецкая комендатура.
Обер-лейтенант Шримм стоял за учительским столом на возвышении, когда-то натертом до блеска, а теперь затоптанном сапогами и солдатскими ботинками. Высокого роста, он очень прямо держал свою большую голову с черными густыми, гладко зачесанными волосами под новенькой пилоткой. На столе перед ним лежала военная карта молчанских окрестностей, разные бумаги и списки владельцев упряжек.
— Старосту ко мне! — рявкнул он двум дежурным солдатам.— Немедленно!
Погасло электричество.
Солдаты зажгли свечи.
Шримм взглянул на часы на левом запястье. Время близилось к четырем.
Солдаты привели старосту Штефана Шимко, но из того, что кричал ему Шримм, насмерть перепуганный Шимко не понял ни слова. Шримм сел и стукнул кулаком по столу, так что гул передался от стола половицам, а когда оборвался отчаянный крик Шримма, заговорил низкорослый, тощий и сутулый солдатик (веки у него были намазаны белой мазью); по его словам, Калкбреннер знает в Молчанах какого-то инженера, владеющего немецким языком.
— Что? — оторопел Шримм.— Что за инженер? Что он здесь делает?
— Не знаю, герр обер-лейтенант,— ответил солдатик,— только Калкбреннер говорил...
— Где он живет? — перебил Шримм. Им овладела злость на Гизелу Габорову. Она с самого начала отказалась быть переводчицей в его сношениях со старостой и местным населением, отчего и контакты между гарнизоном и Молчанами свелись только к добыванию соломы да сена для лошадей. Стерва! Сколько дел он проморгал из-за нее! Из-за нее же не удастся уничтожить мост, заблокировать дорогу из Рачан.— Где живет этот инженер?
— Это инженер Митух,— угодливо подсказал сам не свой от страха староста Шимко, желавший быть полезным Шримму.— Он живет там...
— >Л^а8? — тихо переспросил обер-лейтенант Шримм.— 1п§етеиг МЫасЬ?1
— Гут,— ответил Шимко,— Митух, гут. Он самый!
— Привести его! — приказал Шримм солдатам.— Инженера Митуха ко мне!
У Митухов с той минуты, как Адам с лошадьми и подводой ушел через сад в поля, воцарилась напряженная тишина. Адамова жена Бета молча обходила деверя, но, когда он вернулся из конюшни после разговора с Калк-бреннером и принялся шнуровать ботинки, она остановилась у него за спиной. Стояла и смотрела на его широкую спину.
— Зачем ты послал Адама в поле? — тихо спросила она.— С ума сошел?
— Чтобы его немцы не забрали и не оставили вас без подводы и лошадей.
— А если его убьют? Поля уже под обстрелом.
— Не бойся, Бетка, ничего не бойся! Пушки туда не достают. Ничего с Адамом не случится. Я помогу тебе с детьми. Для того и остался. И мать нельзя тут бросить.
— Много ты знаешь...— сказала она презрительно и тряхнула головой, так что концы теплого голубого платка затрепыхались под подбородком.— Много ты знаешь, случится с ним что или не случится! Из-за тебя весь дом в страхе! Зачем ты дал этому немцу старую одежду? Шел бы сам подыхать вместе с партизанами. Дом ради них разоряешь.
— Тихо! — обернувшись, прикрикнул он на Бету.— Замолчи!
Вошли двое солдат.
— Здесь живет инженер Митух? — спросил один из них.
— Это я.
— Пойдете с нами! Начальнику нужен переводчик!
Бета с ужасом смотрела вслед солдатам, уводившим
деверя. Ишь вышагивают...
Что им надо? Митух шел между ними и мысленно перебирал подробности своей жизни в последнее время. Откуда они о нем узнали? А тут еще Бета кричала, чтобы он шел подыхать с партизанами... Столько-то и они поймут, а может, и поняли... Он думал о брате Адаме, о невестке, об их детях, вспомнил про мать и испугался, как бы в последнюю минуту не случилось беды. Он не партизан, но попробуй докажи это немцам! У них каждый — партизан, дома его тоже считают партизаном, да и по деревне про него говорят уже «Митухов партизан», а не Митухов инженер или Митухов Йожо... Дома он слыл партизаном, потому что для них все, кто участвовал в восстании против немцев, были одного поля ягода. Во время восстания немцы разбили его роту в Восточной Словакии, и все потому, что их командир, сотник Михал Байзик, в тамошней, непостижимой тогда неразберихе перебежал к немцам и сдал им свой полк. Потом Митух выпросил в Стакове у одной перепуганной хозяйки одежду — белые суконные порты, белую полотняную рубаху и потрепанный парусиновый пиджак,— нахлобучил на голову дырявую шляпу, снял с яблони чью-то косу и так, с косой, сумел пройти почти через всю Словакию до самых Молчан. Завидев немцев, принимался косить что попало — картофельную ботву, коноплю. В Молчанах его считали человеком с головой, ведь он не попался немцам в лапы и вовремя дал деру из армии. К тому времени в армии царили измена и хаос, она развалилась сама собой... Никто не пенял ему, что он отсиживается в Молчанах, никому до него не было дела, многие о нем вообще не знали, потому что днем он не выходил со двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27