Был вечер. Крупные снежные хлопья мотыльками бились в запотевшие стекла окон. Во дворе, кувыркаясь по белому пушистому снегу, играли дети. Гульнар и Унсин, как дружные сестры, тихо беседовали, сидя у сандала.
Вдруг открылась дверь, и мальчик лет восьми, дуя на покрасневшие от холода пальцы, крикнул Унсин:
— Вас Юлчи-ака зовет! Там, в мужской половине.
Гульнар вздрогнула, вскочила вместе с Унсин, точно Юлчи звал их обеих. Лицо ее выражало смущение и растерянность, в глазах застыло глубокое страдание; и вся она трепетала, как тонкая молодая ветвь.
Заметив на себе удивленный взгляд Унсин, молодая женщина в изнеможении опустилась на прежнее место и чуть слышно прошептала:
— Идите, скорее! Брат ждет...
II
В тот памятный вечер, когда он оставил Гульнар одну в каморке Шакасыма, Юлчи отправился прямо к Каратаю. Вместе они сходили к одному арбакешу, хоть и с трудом, договорились с ним. Затем условились, что Каратай прихватит для Гульнар капиши, паранджу
и еще какую-нибудь одежду потеплей и к полночи подъедет на арбе ко двору Парпи-ходжи.
Часам к десяти Юлчи возвратился во двор маслобойщика. Заглянул в темную хижину, позвал:
— Гульнар! Гульнар!
Ответа не было. Джигит, встревоженный, побежал к маслобойне. Вызвал Шакасыма, нетерпеливо спросил громким шепотом:
— Что случилось? Куда исчезла девушка?
Шакасым стоял перед ним, виновато опустив голову и согнувшись чуть ли не вдвое. Тяжело вздохнув, он рассказал все, как было. Юлчи некоторое время стоял, прислонившись к двери маслобойни, затем, точно угрожая кому-то, поднял сжатые кулаки и бросился на улицу.
В те дни им владели только гнев и желание мести. В голове возникали самые смелые планы отомстить виновникам всех его несчастий. Однако Каратай не одобрял его намерений. Кузнец узнал, что элликбаши усиленно разыскивает джигита и что к этому делу привлечена даже полиция, и старался доказать, что сейчас любая попытка выручить Гульнар и рассчитаться с врагами будет бесполезна и безрассудна. Юлчи скрепя сердце вынужден был согласиться с другом. Целый месяц он скитался по городу, не являясь в дом Мирзы-Каримбая, и только сегодня решил навестить сестру.
...Увидев брата, поджидавшего ее у двери людской, Унсин пустилась к нему бегом. Юлчи крепко обнял сестру. Он заметно изменился — похудел, черты лица его стали строже. Меж бровей залегла глубокая складка, лоб прорезали первые морщинки.
Припав к нему на грудь, девушка спрашивала:
— Братец, почему вас не слышно и не видно? Что с вами? Вы хворали? Я очень соскучилась. Каждую ночь во сне вас вижу...
Юлчи провел сестру в людскую. Оба уселись на клочке кошмы.
— Как тебе живется, Унсин, в этом доме? Побудешь пока здесь? Унсин удивленно посмотрела на брата:
— А вы?
— Я ушел отсюда навсегда,— твердо сказал джигит.
— Тогда я тоже не останусь, братец.— Унсин задумчиво вертела на левой кисти простенький серебряный браслет, оставшийся после смерти матери.— Не подумайте, что от тяжелой работы бегу. Работы я не боюсь. А просто — не хочу.
— Почему?
Унсин взглянула на брата добрыми, печальными глазами.
— Если бы все здешние были хорошими, разве вы так сразу ушли бы? Они вас обидели, наверное, братец, не скрывайте.— Унсин вздохнула.— Правда, Гульнар-апа — добрая. Я до седых волос хотела бы служить ей. Она меня, как родная сестра, любит. Бывают же такие хорошие женщины! Обнимает, утешает, как маленькую. Только... нет, все равно не останусь. А Гульнар-апа... я не забуду гг.
Юлчи не сомневался, что Гульнар крепко полюбит Унсин и что будет для нее единственной отрадой. Не желая обрекать любимую на шжкое одиночество, он решил пока не забирать сестру.
Да и не нашлось еще подходящего места, где можно было бы пристроить девушку.
— Почему же все-таки ты не хочешь оставаться? Только потому, что я ушел?
Унсин опустила голову:
— Я боюсь...
— Кого? — насторожился Юлчи.
Лицо девушки вспыхнуло стыдливым румянцем.
— Салим-ака,— ответила она, не поднимая головы.— Увидит одну, пристает... Дурное говорит...
Юлчи стиснул зубы. Поднялся, помог встать сестре. Ласково погладил девушку по голове, по плечу.
— Иди, родная, в ичкари, собирайся. Когда позову, выйдешь. Уйдем отсюда сегодня же. Не печалься.
Тяжело ступая, он вышел со двора и остановился за воротами. Снег все сыпал. Снежинки цеплялись за брови, за ресницы, прилипали к щекам, таяли и скатывались мелкими капельками. Юлчи стоял, не замечая этого, и задумчиво смотрел на занесенное снегом пустующее гнездо аиста на одном из минаретов мечети.
Серенький зимний вечер, тихий и грустный. Плохо одетые люди, вобрав голову в плечи и дрожа от холода, торопятся по домам. Вот Барат-веничник. Он, видно, не сумел продать свои веники и возвращался с вязанкой на спине и с пустой сумкой для продуктов за поясом. А вон высокий, похожий на привидение нищий. Он стоит у калитки Барата и надрывным, напоминающим рыдания голосом просит подать ему кусок хлеба...
В конце переулка показался Салим-байбача. Плотно запахнувшись в щегольской, черного сукна, чекмень, он шел с раскрытым зонтом, не глядя по сторонам.
Проходя мимо Юлчи, он окинул его недружелюбным взглядом:
— Где запропал? Думаешь, просить будем?
— Байбача! — крикнул ему Юлчи.
Салим остановился, складывая зонт, повернул к Юлчи побледневшее лицо.
— Не ори, глупец! У меня уши есгь...
Юлчи шагнул к байбаче, крепко схватил его за руку:
— Сам ты глупец!
В глазах Салима вспыхнули злые огоньки. Это что такое?! Какой-то малай кричит на него, говорит ему «ты»! Байбача размахнулся, но Юлчи перехватил руку, встряхнул — и зонт упал в снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110