Видно было, что он человек с достатком. Из дальнейшего разговора Юлчи понял, что Икрам — разъездной торговец и оптовый заказчик Шакира-ата, что он дал старику вперед деньги под ичиги и теперь пришел за товаром.
Шакир-ата со свойственным должникам смирением, расточая благословения Икраму и его детям, униженно сообщил, что сейчас он в состоянии дать только десять пар ичигов.
Икрамбай возмутился:
— Денег я вам давал на сорок пар ичигов? На сорок! А спрашиваю только двадцать. Было бы, конечно, лучше, если бы вы сразу отдали все и рассчитались Но трудно требовать то, чего нет. Вот и отдавайте все, сколько есть готовых.— Торговец кивнул на разложенные в ряд около Шакира-ата ичиги, блестевшие свежей отделкой.
Старик снова начал упрашивать, пустил в ход все свое красноречие:
— Я был близким другом твоего покойного отца. Хоть в память его смилуйся, сын мой. Ты, слава богу, из торговых людей. Не ремесленник убогий, как я. Если рассказывать обо всех моих горестях, их ни в какую книгу не вместить. Больной сын, невестка да три внука. И все они на попечении у меня — старика. Завтра среда. Базарный день. Оставь мне десять пар. Продам, и этим прокормимся пока. Хоть ради голодных моих внучат окажи милость, дай отсрочку дней на десять... на неделю.
— У каждого свои заботы, отец! О пропитании беспокоитесь не вы один,— холодно заметил Икрамбай.
Юлчи сидел молча, низко опустив голову. Грубость и холодное упрямство торговца раздражали его. Он хмурился, пощипывал кончиками пальцев жиденькие, только-только пробивающиеся усы и думал: «Словами такого разве проймешь? Схватить бы его поперек и вышвырнуть на улицу. Только старику от этого едва ли будет легче. Все равно этот живоглот сдерет с него. Да еще и к ответу притянет. Потому на его стороне сила—деньги. А за беднягу старика кто заступится!..»
Старик сделал еще одну попытку смягчить торговца:
— Я имел дело со многими купцами. И ни одного даже на копейку не обманул. Мое за ними пропадало, а ихнее — нет... Я согласен питаться одной водой. Тысячу раз согласен! Но даже на чужую соломинку не позарюсь... На той неделе непременно получишь. Непременно!
Икрамбай усмехнулся:
— Эти ваши разговоры — ни к чему. В наше время никто не допустит, чтобы другой присвоил его добро. Ну давайте, мне пора. Спать хочется, глаза слипаются. А завтра с рассветом в кишлак отправляться.
Шакир-ата снова заговорил о своей нужде. Жаловался он не только на свою судьбу, а и на бедственное положение всего ремесленного люда. Рынки, говорил он, заполнены фабричными товарами, кустарные изделия идут за бесценок, и многие мастера «складывают свои колодки и инструменты» — разоряются... Однако жалобы старика только ожесточили Икрамбая.
Юлчи не вытерпел, гневно взглянув на торговца, сказал:
— От слов старика и камень растаял бы! Вы заберете двадцать пар ичигов, а целая семья должна котел пустой водой полоскать. Надо же и совесть иметь. Не колите шилом высохшую от работы I рудь старого человека.
Икрам даже не взглянул в сторону Юлчи.
Я свое спрашиваю. К чужому кошельку рук не протягиваю,— равнодушно проговорил он.
Шакир-ата поднялся. Растирая занемевшие коленки, он принялся (почитывать ичиги. Поставив их попарно перед Икрамом, старик с дрожью в голосе сказал:
Бери, сын мой, торопись забрать свое добро!..
I
Торговец встал, потянулся, зевнул. Потом сосчитал ичиги и, отделив пять пар, отложил их в сторону:
— Пусть эти пять пар останутся вам. Не обижайтесь, отец. У старика задрожали губы.
— Забирай все! Чем скорее рассчитаюсь, тем лучше. Может ли обижаться человек на то, что разделывается с долгом? Радоваться надо!
— Мы с вами земляки, мастер. Мы еще понадобимся друг другу. К следующей неделе приготовьте еще пятнадцать пар. Если хотите, я могу вам и кожу доставить. Ну ладно, об этом потом поговорим. Всех вам благ!
Забрав пятнадцать пар ичигов, торговец вышел.
Старик старался казаться спокойным и даже бодрым, но было заметно, что он сильно расстроен. Он не находил инструментов, лежавших рядом, рука его, шарившая в поисках колодки, несколько раз попадала в клейстер, на кончике крючковатого, с широкими ноздрями носа блестели капли пота.
У мальчика-ученика уже слипались глаза, но он, чтобы не огорчать мастера, старательно тачал голенище очередного ичига, разводил и сводил руками, поскрипывая навощенной дратвой.
В мастерской становилось холодно. Ветер напирал на тонкую дверь, гремел промасленной бумагой окошка.
Юлчи пора бы и уходить, но неловко было оставлять Шакира-ата в такую минуту. Чтобы отвлечь старика от горестных мыслей, он спросил:
— Значит, завтра — на базар, отец?
— Если ремесленник в среду не побывает на базаре и ничего не продаст, у него целую неделю руки будут связаны,— ответил Ша-кир-ата.— Хоть дела мои и неважные, да какой-нибудь выход найдем.
— А как же вы их поправите — ваши дела? Ведь этот дурак все вам испортил.
Старик смочил слюной кусок кожи, помолчал и пояснил:
— Продадим оставшиеся пять пар ичигов, купим ниток, воска, клею, лаку. Так? Затем, дома у меня есть немного кожи. Правда, подошвы нет. Но и тут выход найдем. Ты хочешь знать—какой? В прошлом году я сшил себе пару ичигов. Ткач, говорят, без поясного платка, а гончар — без кувшина,— слышал небось? Поносил я те ичиги три дня на праздник и спрятал. Ну вот, мы их продадим и подошвы купим. Дела наши и поправятся. Но что в котле варить — не могу пока придумать, сынок. Плова мы не едим. Для нас был бы маш или пшено да репа — и довольно. Не так много и денег надо, чтобы котелок наш кипел целую неделю.
Шакир-ата тяжело вздохнул, вдруг схватился за сведенную судорогой ногу и, охая, принялся растирать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110