Щеки начали
розоветь, покрылись внезапным румянцем. Даже кровоподтек на лице почти
скрылся под густой краской, залившей лицо. Затем кровь отхлынула, оставив
смертельную бледность. Княжна походила на оживший труп.
Очень медленно опустила перед ним на колени. От его сапог шел
неприятный запах. Ее руки потянулись к его ногам. Владимир сел на ложе,
смотрел на покорно склоненный затылок, на золотую косу, что покорно легла
на пол.
Ее дрожащие пальцы коснулись его сапог. Запах стал сильнее, она
наконец поняла, что новгородец, рассчитав все наперед, нарочито прошелся
по навозу.

На рассвете Тавр осторожно заглянул в покои Рогволода. Новгородский
князь мог еще спать, небо только заалело, солнышко еще не вылезло из норы.
К его удивлению Владимир сидел за столом, перед ним была расстелена все та
же карта.
С лавки свесилась до пола его рубашка, сапоги стояли рядом. Владимир
почесывал волосатую грудь, что-то бурчал под нос. Рядом с ним стояла
большая чашка с горячей кавой, на краю стола желтел ломоть пшеничного
хлеба.
Тавр бросил быстрый взгляд на ложе. Там под цветным одеялом
скорчилась маленькая фигурка. Золотые волосы полоцкой княжны были
распущены, разметались по подушке, закрывали ее лицо.
Владимир повернул голову:
-- Дружина еще гуляет?
-- Как всегда в таких случаях.
-- Довольно,-- велел он жестко.-- Старые обычаи надо ломать.
Потешились вчера день и эту ночь -- хватит. Теперь это город наш, зорить
его не гоже. Головников карать на горло. Хоть чужих, хоть своих.
Тавр смотрел пытливо:
-- Думаешь, получится?
-- Уже получилось. С Рогволодом покончено, род его поганый уничтожен.
Это теперь наша земля, наши люди. Никакого Полоцкого княжества! Даже
зависимого от Руси. Теперь это часть Руси. Я здесь оставлю наместника.
Велю искоренять даже дух независимости, а всяких крикунов карать сразу на
месте! Без суда.
-- Круто берешь, княже.
Владимир скривился:
-- Старые обычаи надо ломать. Мне легче! Я повидал мир, где живут
иначе.
На ложе зашевелилась бледная девушка. У Тавра защемило сердце. Она
была сказочно прекрасна: золотые распущенные волосы, что закрывают все
ложе, огромные голубые глаза, нежное лицо... Жестокое сердце у князя, вон
синяки от его немилосердных рук!
Владимир перехватил его взгляд, усмехнулся.
-- Останется здесь,-- сказал он небрежно.-- Не как княжна полоцкая, а
как одна из моих наложниц. Нет, пусть даже как жена. Если понесет с этой
ночи, она уж постаралась, ха-ха... то ребенок будет высокорожденным, не в
пример мне. А ты собирай малую дружину! После обеда в путь.
Тавр вышел, с изумлением и, как Рогнеде показалось, с укоризной
смерив ее взглядом. Владимир быстро оделся, обулся сам, подпоясался
широким поясом, с бренчащими кольцами для короткого меча и ножа.
Рогнеда не сводила с него глаз:
-- Ты... решил оставить меня жить?
-- А почему нет? Я уже свел с тобой счеты. Ты расплатилась с лихвой.
-- Но... я сама не хочу жить больше.
Он пожал плечами.
-- Никто не неволит. Но, как не злобись на меня, скажи, что было не
так, как бывает всегда на войне? Да и братьев я твоих убил не подло из-за
угла, а в сражении. Даже отца твоего сразил в честном поединке, хотя мог
бы не рисковать. Город уже пал... Но ты не можешь этого понять, потому что
это не твой отец и твои братья насиловали других, убивали и жгли, а
убивали их самих!
Она напряженно смотрела на то, как он собирает карты ее отца, прячет
в ларец. В чем-то лжет, но в чем, понять не могла. Новгородец слишком
увертлив, хитер, коварен.
-- У тебя была какая-то цель,-- произнесла она медленно.
-- Цель есть у каждого достойного человека. Остальные... остальные
следуют своим желаниям. Я -- сын рабыни! Я начинаю находить в этом не
позор, а... повод для похвальбы. Я сокрушил и поверг тех, кому от рождения
было дано все: имя, власть, богатство, могущество, поддержка таких же
сильных и богатых. Выходит, я сильнее. Знатность рода дают пращуры, такие
же люди, только жившие встарь, а силу да сметку дает Сварог сейчас! Но кто
из них может дать больше? А с небес мы все одинаковы. Князь и распоследний
раб все одно ма-а-а-ахонькие букашки для Сварога...
Она молчала. Пыталась найти брешь в его складной речи. А Владимир
нетерпеливо выглянул в окно:
-- Твои сенные девки разбежались... Ничо, соберутся. Сиди здесь
по-старому. Я насытил сердце местью. Насытил и... еще одну истину постиг.
Нет для богов ни знатных, ни убогих. А любят они тех, кто трудится. А от
праздных и ленивых отвертают лик! Хоть от богатых, хоть от бедных.
За окном хрипло и требовательно прозвучал боевой рог. Заржали кони,
кто-то длинно и витиевато выругался.
Владимир обернулся к Рогнеде. Лик его снова стал хищным и
требовательным:
-- Для богов нет знатных или незнатных, запомни! Мы все -- дети
Сварога. Дети солнечной породы.
Она без сил опустилась на ложе, слишком измученная, чтобы возражать.
В этом сыне рабыни слишком много мощи... Впрочем, почему все время "сын
рабыни" да "сын рабыни"? Он ведь сын грозного Святослава, благороднейшего
из рыцарей, который, собираясь в поход, всегда посылал гонцов в ту страну
с предупреждением: "Хочу идти на Вы!", лучшего из полководцев,
разгромившего дотоле непобедимый Хазарский каганат! Он потомок Рюрика, а
тот -- прямой потомок Алариха, взявшего и сокрушившего дотоле непобедимый
Рим. Аларих же ведет свой род прямо от Тора, грозного бога войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23