Юрий Hестеренко
ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ


Теперь, когда утихла газетная шумиха вокруг "дела Мак-Райдена", я
наконец-то решился поведать широкой публике подлинные обстоятельства этой
трагичной истории. Не то чтобы я пытался предостеречь человечество - даже
если бы я и был уверен в правоте Мак-Райдена, человечество вряд ли
прислушается ко мне. А если бы оно и прислушалось - смогло бы оно
что-нибудь изменить? Судя по последним поступкам моего несчастного друга,
это более чем сомнительно. Итак, я отнюдь не выдвигаю себя на роль
Кассандры, а просто излагаю факты - в том виде, в каком они мне известны,
ибо больше их изложить теперь уже некому. Хочу сразу предупредить, что я
ничего не смыслю в нейрофизиологии и вообще в медицине. Моя специальность
- компьютеры. Поэтому суть эксперимента Мак-Райдена я могу изложить лишь в
самых общих чертах - впрочем, он и сам изложил ее нам именно в таком виде.
Надеюсь, его коллеги простят мне возможные ошибки и неточности.
С Грегори Мак-Райденом я познакомился еще в университете. Выше я
назвал его другом, но это не совсем точно. Скорее мы были с ним
приятелями, так же как и с другими невольными участниками описываемых
событий - Питером Хиггинсом и Джефом Брауни. Мы с Грегори учились на
разных факультетах, и нас не связывали общие профессиональные интересы; с
другой стороны, не было между нами и соперничества, неизбежно разделяющего
наиболее способных студентов. Уже тогда было ясно, что он далеко пойдет, и
действительно, объективно приходится признать, что он добился в науке
большего, чем каждый из нас - даже не принимая во внимание его последнего
открытия, не признанного официально. Возможно, Пит и Джеф не согласились
бы со мной; однако я не честолюбив. Все это, впрочем, не означает, что мы
прозябали в неудачниках; у каждого была хорошая работа, отнимавшая все
больше времени, так что в последний год мы очень мало общались, однако в
конце концов решили возродить давнюю традицию собираться каждую вторую
пятницу у Пита для игры в бридж. Бридж, в отличие от покера - игра сложная
и требующая сосредоточенности; но мы играли довольно рассеянно, ибо карты
были для нас лишь предлогом расслабиться и поболтать, что порой необходимо
интеллектуалам не меньше, чем провинциальным кумушкам. Естественно, наши
разговоры перемежались паузами и фразами, относящимися к игре, которые я
опускаю в дальнейшем изложении.
В тот вечер Грегори был как-то особенно невнимателен. Он не только
ходил, но и отвечал невпопад, что было совсем уж нетипично. Джеф отпустил
какую-то шутку по поводу возможности спустить за ночь состояние, на что
Мак-Райден ответил: "Ничего, Нобелевская покроет все мои расходы". Эта
была наша старая университетская поговорка - "отдам с первой Нобелевской
премии" - однако на этот раз я почувствовал, что он говорит серьезно.
- Грегори, - сказал я, - ты в самом нашел что-то интересное?
- Ну, можно сказать и так, - хмыкнул он, - хотя вообще-то это нашли
уже давно, только до сих пор не знали, что с ним делать.
Разумеется, мы заинтересовались; в нашей компании не было табу на
разговоры о работе, и мы, работая в разных областях и не будучи
конкурентами, нередко делились друг с другом профессиональными
достижениями, даже не доведенными до конца. Мак-Райден не заставил себя
упрашивать.
- Как вам, вероятно, известно, - начал он, - из ста миллиардов
нервных клеток мозга человек за свою жизнь использует лишь очень небольшую
часть, что-то около десяти процентов. До сих пор неясно, почему это
происходит и каково предназначение остальных. В основном сходятся на
маловразумительной гипотезе, что это некий резерв на случай экстремальной
ситуации. Однако подобное соотношение резервных мощностей к основным
слишком уж велико, а главное, не зафиксировано сколь-нибудь характерных
случаев использования этого резерва. Все выглядит так, как будто эта часть
мозга - совершенно лишняя.
- А почему ты уверен, что у всего должно быть предназначение? -
спросил Питер. - Человек - результат эволюции, то есть нагромождения
случайностей, прошедших через сито естественного отбора. Это сито отсеяло
вредные качества, но могло сохранить бесполезные.
- Бесполезное автоматически становится вредным, - покачал головой
Мак-Райден, - ибо оно тоже требует питания, иммунной защиты и т.д.
- Потребляет системные ресурсы, - кивнул я.
- Вот именно. Таким образом, организм, вынужденный тратиться на
поддержание бесполезного довеска, становится менее эффективным и
проигрывает в конкурентной борьбе. Подтверждением моим словам служит тот
факт, что все бесполезности в человеческом организме - либо атавистические
остатки того, что было полезным на предыдущих этапах эволюции, либо
результат текущих функциональных нарушений.
- Могу привести по крайней мере один контрпример, - возразил я. -
Гипертрофированная сексуальность.
- В самом деле, тут homo sapiens явно превзошел всех высших животных,
- согласился Грегори, - но существует теория, по которой
гиперсексуальность помогла создать устойчивую семью, необходимую, чтобы
обеспечить человеческому детенышу более длительное и лучшее воспитание по
сравнению с детенышами других видов.
- Но семья не присуща homo sapiens изначально, это искусственное
образование, что подтвердит вам любой адвокат по бракоразводным делам, -
продолжал настаивать я.
1 2 3 4