– Просто пришла такая мысль. Дэшампс познакомился с Талмидж через личные объявления в «НьюсБит». А теперь выясняется, что и Фариер их использовал.
Я протянул Гарри через спинку одно из писем Фариера. Он принялся изучать его, продолжая вести машину, – в таких случаях я всегда начинаю нервничать. Через минуту он сунул мне письмо обратно.
– О'кей, Карс. Допустим, убийца выбрал Фариера таким способом. Почему же тогда он забраковал его?
– Не знаю. Что-то с Фариером оказалось не так.
Я смотрел на верхушки проплывавших мимо деревьев. Что-то беспокоило меня, какое-то несоответствие, но все было очень смутно, на грани понимания. Мысли мои постоянно возвращались к картинке татуировки на груди Фариера: четкая и заметная, яркая, как комиксы в воскресной газете. Перед глазами проплывали улыбающиеся лица с фотографий из письменного стола Джимми Фариера. Я слышал обеспокоенный голос его матери:
– Джимми, татуировка? Ты не должен этого делать. Это не твое.
– Все в порядке, мам, – с улыбкой отвечает Джимми. – Это просто…
Я хлопнул по карманам в поисках записной книжки, нашел в ней последний записанный номер и набрал его.
– Уф-ф? – прозвучало в трубке.
– Дэйл, это детектив Райдер. Я только что был у тебя.
– Уф-ф, я помню.
– Дэйл, расскажи мне о татуировке у Джимми. Эта меч-рыба была настоящая?
Он не понял.
– Рыба? Она была вроде как рисунок.
– Это я знаю, Дэйл. Но это ведь была не настоящая татуировка, так?
Снова послышалось тюленье урчание.
– Да нет, приятель, только не Джимми. Это была временная татуировка, как переводные картинки. Она наносится с помощью воды, а стирается спиртом. Обычно можно определить, что это подделка, у них цвет такой, яркий.
– А у Джимми их было много?
Последовала длинная пауза.
– Хм, вроде как, но только когда мы собирались на вечеринки. Когда возвращались, он их тут же стирал, опасался, вдруг отец или мать завалят без звонка, они такое иногда делали. Он боялся, что они начнут переживать, что он испорченный, вроде как байкер или кто-нибудь такой.
– Еще пара вопросов, Дэйл. Джимми с некоторыми письмами посылал свои фотографии, верно?
Снова долгая пауза, прежде чем шестеренки войдут в зацепление.
– А, картинки… Да. Я сам делал несколько снимков на пляже прошлой весной.
– Он там был без рубашки?
– В одних плавках.
– Теперь подумай хорошенько, Дэйл. На тех фотографиях у него была татуировка? Ему нравилась меч-рыба. Она была у него тогда?
Мы проехали уже три квартала. Я спросил:
– Дэйл, ты еще здесь?
– Я, это, типа думаю.
Я извинился, что побеспокоил его. Проехали еще три квартала.
– Я вспомнил, приятель, – выпалил Мак-Феттерс. – Он сказал, что некоторые девчонки тащатся от татуировок, а другие наоборот. А он не хотел оттолкнуть этими снимками ни тех, ни других, понимаете?
Татуировки не было.
По крайней мере, на фото, посланных в «НьюсБит». Грудь у Джимми Фариера была чистой, как у младенца. Но на тусовку он сделал себе временную татуировку, видимо, решив, что так будет круче. Я выключил телефон и сунул его в карман. Гарри наблюдал за мной в зеркало заднего вида. У него были вопросы, но он понимал, что я как раз работаю над ответами на них. Я уселся и закрыл глаза.
Пройдись по тому месту, представь эту тусовку…
Я стоял посреди арбузного поля и смотрел на танцующих – потных призраков с блестящими цепочками на шее и бутылками воды в руках. Чуть в стороне я видел парня с детским лицом. Он дергает головой в такт музыке, посасывает пиво, ведет себя застенчиво и стоит сам по себе, не с толпой. Он кого-то ждет – по крайней мере, как он надеется. Со стороны темной стены леса к нему движется тень. Что-то шепчет ему или, может быть, что-то показывает: пиво, косячок, таблетку.
– Пойдем, приятель, расслабимся! Это же вечеринка, будь крутым…
Будь крутым – безотказная фраза для молодого человека. Двое идут, спотыкаются о вьющиеся растения, переступают через совокупляющуюся парочку, обходят стороной человека, который что-то рассказывает арбузу о Боге. В крутящейся, перемешанной, оглушенной музыкой толпе эта пара незаметна. Потом их лиц касаются ветки деревьев, и тусовка становится для них лишь костром вдалеке. Затем Фариера хлопают по плечу, и он превращается в сплошной взрыв боли и темноты, непонятный вкус просачивается откуда-то сверху, намного выше его языка. Он лежит на земле, в густом кустарнике на краю поля. У тени есть фонарик, ручка и какое-то длинное острое лезвие. Брюки Фариера расстегивают, идет подготовка к нанесению надписи. Поднимается рубашка.
Татуировка…
Откуда она взялась? Сине-красно-зеленая на розовато-коричневой плоти. Все неправильно: вся работа, вся слежка, все шансы… Абсолютно все неправильно. В ярости убийца дважды бьет Фариера ногой и оставляет умирать, не тронув голову. В разможженном мозгу продолжают сочиться воспоминания, пока не остается ничего, кроме первичных импульсов, – Фариер умирает с полным ртом земли, словно пытаясь сосать грудь.
Внезапно меня подбросило вверх, и я хлопнул Гарри по плечу.
– Фариер, которого убийца хотел, был не тем Фариером, которого он получил! – выпалил я. – Разворачиваемся.
Он резко крутанул руль, и нас занесло на площадку перед автомойкой, где с полдюжины черных ребят вытирали белый «мерседес». Они с любопытством смотрели, как я пересаживался с заднего сиденья на переднее, потом встретились со взглядом Гарри, узнали глаза копа и тут же вернулись к своему ответственному занятию.
– Каттер выбрал Фариера по фото, которое этот мальчик послал с письмом, – сказал я, захлопывая дверцу. – На снимке Фариер был без татуировки, он использовал временные тату, переводные картинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104