В ожидании, когда мне придет пора, он взял нашего первенца и пошел прогуляться с ним на берег моря, чтобы ребенок не слышал моих криков. Никогда не нужно пугать ребенка: может случиться так, что в его глазках на всю жизнь поселится печаль. Я-то на своем веку повидала их, печальных детей. Детей, которых война навсегда сделала угрюмыми, словно они чем-то неизлечимо больны. Но мои дети были не такими. Им всем троим выпала радостное детство. Когда прозвучал мой последний крик боли и Педро Пауча вернулся домой, я уже смеялась. Я подарила ему еще одного Паучу. Для нас, бедняков, сыновья – богатство.
Мой последний сын Пауча, Хесус, родился ночью, в глубокой тишине: я разрешилась тихо, без единого стона, но с моей плодовитостью на этом было покончено. Хесус появился на свет с голубыми глазками, таких не было ни у кого в нашей семье. Когда он подрос, то стал вылитый отец, Педро Пауча, если не считать этого взгляда-тайны, который наверняка достался ему от очень далеких предков. Я часто думала, что, сделав меня бесплодной, он решил искупить свою вину и подарил мне эти голубые, словно из волшебной сказки, глаза, которым я по-детски не переставала радоваться. Все голубое завораживало меня. Поэтому я и люблю море.
Вот из-за него, из-за Хесуса Паучи, моего последыша, я отправилась в дорогу. Иду в его тюрьму, на Север. Из-за него я прошу милостыню. Чтобы снова увидеть эти голубые глаза, навеки запертые в темной камере, и уйти… в иные края. Уйти навсегда и умереть не с чернотой траура во взгляде. Когда он смеялся, его глаза лучились таким ясным светом! Глядя на него, добрые люди, мне казалось, будто я родила море и небо, будто море и небо носят имя Пауча, как и мой сын, малыш.
Когда он родился, его отец Педро Пауча ничем не одарил меня. Он только протянул мне крохотную лодочку, она лежала у него на ладони, словно на глади моря. На ее борту было что-то написано, он показал мне. Но я не умела читать и без стыда призналась ему в этом, хотя он и сам все давно знал. Он прочел мне: «Анита – радость возвращения». Он знал ее наизусть, эту надпись. И еще он сказал: это наша лодка. Я построю ее для нас и наших детей. Она будет носить твое имя. То имя, каким все звали тебя, когда я пришел в ваш дом, а я ни разу не осмелился произнести его вслух. Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, как я тебя люблю?
Когда рослый мужчина, больше чем на голову выше тебя, говорит тебе такие слова, тебе хочется кричать о своем счастье, но я ответила «нет» одним движением головы, и не из скромности, а потому, что подумала: пора браться за дело и понемногу откладывать деньги на нашу лодку. Кто слишком болтлив, тот становится ленивым. И я снова взялась за сети, за свою деревянную иглу. И потом, любовь – это ведь не разговоры разговаривать друг с другом. Это друг с другом жить. До тех пор мы прожили в любви день за днем, не испытывая потребности говорить о ней. Я ни разу не позволила себе после свадьбы ни своеволия, ни болтовни. Я думала о Педро Пауче. Я мечтала о Педро Пауче. Эти думы и мечты привели меня к другим Паучам: к нашим троим сыновьям. Пришла пора подумать о них. Педро прекрасно понял меня и снова ушел в море.
Десять лет нам пришлось копить деньги на лодку. Копить понемногу, чтобы не испортить детство нашим мальчикам. Например, ореховое пирожное не каждую неделю, а раз в две недели. Уж если сказать вам правду, для меня это было огромной жертвой. Потому что Педро Пауча, как это ни странно, любил орехи. А у нас, в краю рыбы, миндаля и инжира, орехи – роскошь. Но он отказывался от них без единого слова. С готовностью. Он думал о нашей лодке. Я же страдала. Мне так хотелось угощать его ореховым пирожным каждое воскресенье.
Он часто говорил мне, чтобы я купила себе новое платье. Вместе с ним пошла бы купить. И мы ходили, но не столько покупать, сколько для того, чтобы я могла услышать, как он говорит: тебе это платье очень идет, мы его берем. Но я сглатывала слюну и отвечала: нет, оно слишком дорогое, мы не можем себе позволить покупать мне обнову каждые полгода. Но ведь ты такая маленькая, настаивал он (ах, как он произносил это слово маленькая!). На твое платье и ткани надо на треть меньше! Я делала вид, что не слышу, и покупала себе в год одно платье вместо двух. И мне казалось, что таким образом я одеваюсь не только в свои перештопанные платья, но еще и в нашу будущую лодку «Анита – радость возвращения».
Да, мы очень экономили, и теперь я попрекаю себя за это. Наша лодка стоила нам учения двух моих старших сыновей, Хуана и Хосе. Лодка, которая с дырой на боку теперь гниет на берегу, где нет больше ни одного Паучи, гниет у самого моря, волны которого не рассекает больше никто из Паучей. Лодка, которая уже не несет с собой радости ничьего возвращения. Я вот все думаю, погибли бы мои дети в войне, если бы вместо того, чтобы строить эту лодку, они научились читать и писать? Много добрых слов говорят об образованных людях. Они кажутся бессмертными. Может, потому, что мои сыновья не умели ни читать ни писать, их имена не упоминаются в списках в Долине павших?
А вот малыш, да, он учился в школе. Не с семи лет, тогда у нас еще не было достаточно денег, но позднее. С десяти. Наша лодка уже вышла в море, унося троих моих Паучей, Педро и двоих старших. Они трудились в поте лица, потому что нужно было расплачиваться с долгами.
Чтобы успеть в школу, которая находилась в соседней деревне, малыш выходил рано поутру. Я готовила ему завтрак. Жареные сардины, картофель с маслом, ломоть хлеба и апельсин. Иногда кусок айвового пирога: он был лакомка, как и его отец. Я собирала его заботливо не только потому, что он был мой малыш и я его любила, но еще и потому, что я как бы закладывала основы славного будущего:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72