Сотендорп полагает, что, варя козленка в молоке его матери, человек губит жизнь тем, что должно питать и давать жизнь, и такая перверсия дарованного свыше жизненного порядка богопротивна и богохульна. Подобное объяснение во всяком случае поэтично.
«Не должно тебе говорить: „Не ем я свинины, ибо нахожу ее отвратительной", а должно говорить: „Мне нравится свиная плоть, и я охотно вкушал бы ее, но Небесный Отец наш воспрещает нам вкушать ее"» (Сифра Лев. 20, 26). Интересно, откуда благочестивому еврею узнать, насколько охотно он вкушал бы свиную плоть? По запаху?
Про поездку в Израиль рассказывать почти нечего – разве что фрукты там на вкус приятнее и всё гораздо дороже. Кроме фаршированной рыбы, чудесной рыбы святого Петра из Генисаретского озера, в земном обличье представшей поразительно мерзким на вкус карпом, я никаких особенностей национальной еврейской кухни не заметил. В окрестностях крошечной деревеньки Масада (не путать со знаменитой горной крепостью) есть прелестный арабский ресторанчик с видом на озеро в кратере вулкана, а с другой стороны виден снежноглавый Хермон. Там мы ели хуммус с шашлыком из баранины, прослоенной кусочками козьего сыра. Вина были от вполне приемлемых («Афцат») до откровенно отвратительных (розовое «Грено») и стоили дорого.
Пища наша всегда была кошерной, а шведские столы на завтрак – обильными и вкусными.
Замечу, что ликер «Сабра» делают здесь вовсе не из плодов кактуса, а из смешанного с апельсиновой мякотью шоколада, но на вкус все равно очень хорошо.
Поскольку мне пришлось в прошлом году провести в поездах немного больше времени, чем хотелось, я подумал, что обязательно следует чем-нибудь заниматься в пути, предпринять какое-нибудь исследование, что-нибудь искать – в общем, заняться делом необременительным и приятным, приносящим явные и прямые результаты, например наблюдать чудеса ландшафта, ловить всякую мелкую тварь (в Вади-Кельт, перевернув камень, я обнаружил большую желтую не то саранчу, не то кузнечика – из тех, которые служили пищей отшельникам) или изучать местную кухню. Несмотря на это, в каждой поездке все равно рано или поздно наступает момент, когда всем своим нутром чувствуешь, почему конфуцианцы основой всякого счастья считали отсутствие необходимости путешествовать.
Какими ленивцами мы стали бы, если б могли есть камни!
О желудочном сладострастии лучше всего расспросить Роберта де Ниро: входя в форму для съемок в «Бешеном быке», он за четыре месяца обжорства во французских ресторанах наел себе в общей сложности 55 фунтов.

Два часа ночи, вдребезги пьян.
Этот дневник желудочных удовольствий – дно моей жизни и писательской карьеры. Ничего мне больше не остается, как потворствовать своему желудку (мир, мозг и пенис я уже давным-давно описал и исчерпал). Потому-то я и взялся за эту тему.

Позднее, протрезвев.
Человеческое тело состоит исключительно из превратившихся в него продуктов питания. Забавно представить неожиданное обратное превращение: большинство людей распались бы на пару корзин картошки, стадо визжащих свиней, несколько ящиков пива, пару сотен буханок хлеба и немножко прочего хлама. Собой я бы наполнил прелестный прудик с рыбами, крабами и моллюсками. А вот того, во что превратилась бы моя тетя, хватило б на две сотни Махатм Ганди, а оставшимся после процедуры превращения продуктам всех этих Ганди можно было бы и еще накормить до отвала.
Обед в отеле «Реал», Вадуц. Ресторан, посетители и цены мне не понравились, но еда была великолепной. Я взял утиную печенку с соусом киви и раковины «сен-жак» – и то и другое на языке было легким как вздох, а не как земная пища. А вот при виде публики мне на ум пришло анархистское изречение: «Целься в любого бюргера, не промахнешься, у всех рыльце в пушку!» Тут была деловая мадам с седалищем того фасона, подробное описание которого любезно оставил нам Д. Г. Лоуренс. Тут были пожилые швейцарцы, которые, судя по виду, только что вышли из коровника, – разумеется, в лучших выходных костюмах. С ними были аппетитные дочки, чьи нижепоясные части лет через десять-пятнадцать явно приобретут такие же, как у деловой мадам, очертания. Был там и старый кретин, воплощение напыщенного и высокомерного деревенского барства. С чего-то вдруг он пожелал сделать заказ письменно, лично самому шеф-повару, изображая нервозность, барабанил по столу наманикюренными ногтями, а когда официантка приняла у него записку с заказом, он заметил, что она, наверное, и не представляет, как выглядит паэлья. А после скаламбурил: паэлья с похмелья. Произведя краткий диалог с деловой мадам (сидевшей за соседним столиком) касательно проблемы открытости после сегодняшнего полудня его банка (его банка в Цюрихе, разумеется), он выудил из кармана чудовищных размеров скомканный носовой платок и основательно высморкался. После чего некоторое время прощупывал свой нос пальцами, проверяя, не осталось ли внутри слизи. О времена, о нравы! Интересно, признак ли это снобизма – желать себе уюта, интимности и отсутствия омерзительных зрелищ хотя бы в то время, когда ешь?
3. Млекомашина
Описать, что такое «гриб», словами обыденного языка, понять, что такое «гриб», основываясь на опыте повседневной жизни, – невозможно.
Мюллер/Лёффлер. Микология
Постигнуть устройство большой млекомашины (исполинской автодоилки) или хотя бы проникнуть в устройство малейшего, единственного ее соска, требует колоссальной усидчивости и огромных умственных усилий. Непосвященный, пытающийся понять хоть что-то в ее устройстве, – как безграмотный старатель, слепо тычущийся в поисках золотой жилы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38