Но долго она сама не выдержала. Сверкая изо всех сил глазами, она решительно обхватила Антона обеими руками, развернула его к себе лицом, чтоб глаза в глаза, и, словно бы демонстрируя сильное волнение, хотя оно вполне могло быть и естественным, произнесла со страстным придыханием:
— Ну, теперь рассказывай, подробно рассказывай, как ты получил по морде от этой сучки?
— Ну, Эллочка, тебе-то это зачем?
— Нет, унижение мужчины есть возвышение женщины! Но ты не бойся, ты не унизишься передо мной. Но, сказав правду… услышав твою правду, я тебя еще больше буду уважать.
— А какую правду ты хотела бы услышать?
— А я хотела бы услышать, о чем ты подумал, когда увидел, что она идет не к тебе, а к другому мужику? Что в тебе вспыхнуло? Вот что б ты хотел сделать? Убить его? Зарезать?
— Ничего… Мне вдруг стало очень грустно, оттого что если и наметились какие-то мысли в отношении ее дальнейшей судьбы, нелегкой судьбы, я это прекрасно знаю, у меня у самого растет сын. И у нее — сын. Я много думал за эти несколько часов, может быть, полтора, два дня. Я думал, как, каким образом, да и вообще, могло ли быть?.. То есть произойти соединение людей, фактически несоединимых? Ты понимаешь, ей с Игорем — это морока на всю жизнь. Мой сорванец — это перец такой, что за ним нужен глаз да глаз. Но, может быть, по контрасту у нас с ней и могло найтись то самое единство, которое и любви помогло, и детям дало бы ответственность друг за друга. И вообще, детям надо взрослеть. Ты знаешь, нашим детям давно надо взрослеть, а то они все бесятся, в мальчиков, девочек играют, а на самом деле такое уже творят, что не дай Бог! Вот от этого «не дай Бог» их и надо избавлять. Мой-то три года в детдоме провел, представляешь, характер какой?
— И как же ты? Что-то в роли отца я тебя не очень…
— Ничего, пока справляемся. Там больше Сашкина жена Ирина помогает. Она — прирожденная учительница. Вот ее он слушает, понимаешь? Дядю Сашу вынужден слушать, потому что понимает, что живет в их доме и кто старший в стае, того надо слушать. А ко мне — так… Папаша. «Ну, ладно, пап. Ладно, хорошо», — и ничего не делает. Ему нужна собственная ответственность. Вот я и подумал: может быть, такая ответственность появится… И ночью…
— Ну, про ночь ты можешь мне не рассказывать, я могу себе представить…
— А зачем тебе представлять? — нагло усмехнулся Антон. — Через пять минут ты будешь делать то же самое, и не надо никаких представлений. Все должно быть правдой.
— Ну, ладно, не хулигань, не хулигань, все тебе будет. Свисток тебе будет, и все на свете… Ну и что? И вот она вышла, и ты ждал ее, ты сидел в машине, ты волновался, ты раздумывал, а она — что?
— А она вышла и — стоит. Я думал, она меня не заметила и ждет. Я мигнул. А рядом мигнул еще кто-то, и она повернулась не ко мне, а к той машине, которая мигнула тоже. Тут я не выдержал, выскочил, взял ее за руку: «Света, ну что? Как дела? Я все понимаю, есть трудности… Ну а теперь — едем, да? Отдохнешь сегодня, ты можешь отдохнуть. И вдруг почувствовал такое ледяное отчуждение! Она сказала: „Ты понимаешь, дело в то, что…“ Вот это „понимаешь“ и „дело в том, что“ сразу мне все объяснило. Дальше она мне стала говорить о докторе, а я запах коньяка учуял, — когда не пьешь, это ж легко заметить. „Надо, понимаешь…“ Нет, я не подумал о ней плохо, ты знаешь, я подумал, что она, наверное, из породы тех женщин, которые приносят себя в жертву. Жертва обстоятельств. И всякий раз делает это с восторгом, благодарностью, чтобы опять принимать жертвы, опять благодарить и опять принимать… Кликуша, что ли? Черт ее знает! Сектанты какие-то…
— И поэтому ты вспомнил обо мне.
— Ну, я с самого начала говорил, что уж если у кого нет комплексов, то это у тебя, Элка. У тебя на физиономии написано, о чем ты думаешь, а на твоих коленках нарисованы все твои остальные мысли.
— Красиво говоришь… — вздохнула она. — Даже и не знаю, с чего начать… Уговаривать, обнимать, целоваться или… сразу броситься в объятья?
— А давай бросимся?
— А давай! — воскликнула она.
И они бросились, и не пожалели, потому что до того момента, когда раздался громкий стук в дверь, они успели уже насладиться друг другом и второпях перекусить.
* * *
Стук раздался в одиннадцать. И не так поздно, чтобы принимать гостей, но и не так рано, чтобы с нетерпением их ждать.
Элка выглянула в дверной глазок и увидела двоих стоящих на площадке мужчин в милицейской форме.
— Здесь проживает гражданка… — Один из них небрежно назвал Элкину фамилию.
— Здесь, а вы — кто, ответьте в свою очередь?
— А мы из милиции.
— А милиции в такое время суток здесь делать нечего! Милиция должна своим делом заниматься.
— Это уж не ваша забота. Совершено преступление. Милиция может задерживать преступника в любое время суток.
— Тогда расскажите, что за преступление?
— А я не буду ничего рассказывать, а если не откроете, мы взломаем дверь.
— Хорошо, у вас есть, надеюсь, ордер на вторжение, обыск или задержание?
Элка оказалась «подкованной» в этом вопросе — ну да, с кем поведешься, и махнула рукой Антону, который, слыша перепалку, быстро одевался, а затем, подойдя к двери, накинул на Элку ее шикарный халат.
— У нас все есть.
— Покажите тогда в дырочку, чтобы я могла увидеть и убедиться, что открываю дверь «родной милиции», — с сарказмом сказала она, — а не переодетым в милицейскую форму бандитам.
Антон прильнул к глазку и махнул рукой: открывай.
— Вот вы-то нам и нужны, Плетнев, — с ухмылкой сказал майор. — Как знали, где вас найти!
— Подсказали? — усмехнулся Антон.
— А это не ваше дело. Вот…
Майор протянул Плетневу раскрытое удостоверение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12