Именно нудная, бесконечная рутина, которая только очень неопытному человеку кажется никчемной и напрасной. Оно конечно, демонстрация бурной деятельности всегда больше нравится начальству, что, кстати говоря, и любят ему показывать хитрые подчиненные. Но этим методом откровенной «показухи» Александр Борисович принципиально пользовался лишь в исключительных случаях, с одной-единственной целью: чтобы те же начальники не мешали работать, успокоились…
И еще одно обстоятельство убедило Турецкого, когда он знакомился с показаниями конкретных производителей строительных работ, в несокрушимости основных, извечных российских принципов. В конечном счете, как уже было видно даже невооруженным глазом, сама по себе реконструкция проделана здесь прекрасно, выше всяких похвал. Тут тебе и восстановленный в его роскошном, первоначальном виде стеклянно-стальной дебаркадер, и реставрация расписных плафонов в залах, и комплекс вновь созданных помещений для авиапассажиров, для которых было открыто теперь прямое и комфортное железнодорожное сообщение с Внуковским аэропортом, но… Не уходило при этом ощущение какого-то изначального бардака во всем, что было связано с долгой реконструкцией, со всеми этими неучтенными бригадами, до которых никому, похоже, не было дела.
Турецкому и в голову не могло прийти, куда способна была затянуть и его самого, и все расследование необходимость отыскать концы в этом, мало сказать, странном деле, которое и началось-то бог весть когда, более трех лет назад…
Глава первая Первая жертва
1
Его взяли ранним майским утром 2001 года на даче в Перловке — это по Ярославскому шоссе, с левой его стороны, около пяти километров от МКАД, фактически на окраине Москвы.
Здесь у подполковника ФСБ Николая Анисимовича Савина была дача. Точнее говоря, дача была не его собственная, а принадлежала родителям его жены Екатерины Юрьевны. Небольшое, старое уже строение, окруженное яблоневым садом и густо разросшимися кустами смородины, за которыми некому было следить и ухаживать, представляло собой именно дачу, и жить здесь можно было только в летнюю пору, хотя в доме имелась печка, а к ней, возле сарая, изрядная поленница наколотых еще покойным тестем дров. Но зимой здесь, несмотря на близость города, не жил никто, дача стояла запертая. Зато летом Николай Анисимович с удовольствием вытаскивал на улицу старинное кресло-качалку, в котором привык подремывать в тени старой яблони с раскидистыми ветвями, давно уже не приносящими плодов. Типично городской, так сказать, подход к делу.
Вот ведь странное дело — вроде совсем и не стар, недавно только сорок восемь исполнилось, и на службе, за малым исключением, наблюдался относительный порядок. Но насколько он был относительным, об этом Савин старался думать поменьше.
За годы своей немалой уже службы в органах безопасности Николай Анисимович перебывал в разных должностях — был и на оперативной работе, и в спецархиве одно время сидел, и в аналитическом отделе, где планировались отдельные операции под различными кодовыми названиями, но с непременным дополнением — «совершенно секретно». Что ж, такова специфика работы. И на нее никогда не жаловался, даже перед самим собой, подполковник Савин. Но причины для подобных жалоб у него, к сожалению, были, и довольно серьезные. Особенно в последнее время, когда в кресло начальника управления сел генерал Самощенко Андрей Тимофеевич.
Оно, может, и понятно — на подходе к полувековому юбилею оставаться все еще в подполковниках, как говорится в старом еврейском анекдоте, — это «не фасон для невесты». Но что поделаешь, если у генерала Самощенко есть свои надежные друзья? Ну бывает, не вписался в компанию, но, с другой стороны, и служба — дело ведь совсем не компанейское. И тем не менее…
И снова старый анекдот на близкую тему. Из недавних, казалось бы, времен.
Генерал спрашивает своего сына, кем бы тот хотел стать. Сынок, ничтоже сумняшеся, отвечает: «Маршалом, папа». На что отцу остается только искренне изумиться: «Как, сынок, разве ты не знаешь, что у маршала есть свой сын?»
Да, в том, что в его наглухо забаррикадировавшемся от возможных перемен ведомстве, несмотря ни на какие грозы и бури, мировые и отечественные катаклизмы, мало что тем не менее меняется, Савин убеждался не раз.
Нет, он никогда не был достаточно смелым человеком, чтобы наплевать на высокие чины начальства и их давнишние связи и обличать неправедные распоряжения и поступки. Для этого были тоже свои, достаточно старые уже, причины. Обличать-то он, конечно, может, и хорошо, и выглядит вроде бы достойно со стороны, но нельзя и забывать о том, что, будучи деталью «системы», ты, подобно остальным ее деталям, выполняешь общую задачу, возложенную на эту «систему». И ничего с этим не поделаешь. Некоторые пробовали, особенно в те годы, когда было, по существу, позволено все: берите, мол, сколько хотите, продавайте и покупайте что хотите, главное — помогайте разрушить «систему». И рушили, и сбегали потом в Америку, в Англию — в ореоле славы «истинных демократов» и с полными карманами баксов. И уже не боялись возмездия со стороны апологетов проданной ими «системы», ибо она сама дышала на ладан, а охотников поживиться хотя бы на обмывании трупа не уменьшалось.
Впрочем, Савин не мог бы с чистой совестью признаться себе, что все ушедшие «за кордон» были бесчестными предателями и шакалами, устроившими возню у могилы погибшей империи. Были, по его мнению, и честные люди, с которыми он в свое время был знаком, а с некоторыми даже дружил.
Может быть, слово «дружба» здесь не совсем уместно — ну какая там дружба между людьми, задействованными в секретных операциях, которые в глазах обывателя вполне могут быть признаны теми же преступлениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17