– А, вспомнила анекдот, – тряхнув светлой челкой, сказала Катя. – Возвращается дочка под утро с дискотеки. Отец с ремнем караулит ее в прихожей. «Где ты шаталась всю ночь?» – «Папа! Меня изнасиловали!» – «Это дело на две минуты! Где ты шаталась всю ночь?»
Бирюков попытался рассмеяться, но губы его странно онемели и не растягивались в улыбку.
– Несмешной анекдот, – согласилась Катя. – Я не умею смешно рассказывать.
Бирюков хотел ответить, что она рассказывает хорошо, но вместо этого напряженно сглотнул несколько раз. В горле появилась странная сухость, так что язык приклеивался к нёбу. Бирюков потянулся к бутылке с компотом, чтобы промочить горло, но рука задрожала, и бутылка из-под кока-колы упала со стола и покатилась по полу купе. Бирюков наклонился, чтобы поднять ее. В голове у него зашумело, перед глазами замелькали черные круги, а под сердце подкатила горячая волна. Руки и ноги окаменели, налились свинцовой тяжестью.
– Что за черт?
Он попытался встать, но ноги не слушались. Его большое, грузное тело беспомощно съехало по мягкой дерматиновой спинке над полкой и повалилось на бок.
– Катя, мне плохо, позови кого-нибудь, – хотел произнести Бирюков, но язык не шевелился.
Вместо членораздельной речи он издал невнятное мычание. Катя, повернувшись, внимательно смотрела на него, не шевелясь. Самое странное, что голова Бирюкова продолжала мыслить четко и ясно, но тело перестало его слушаться, как у пьяного.
Вместо того чтобы всполошиться и позвать на помощь проводницу, Катя встала, подошла к двери купе и заперла ее на задвижку. Когда она обернулась, Бирюков невольно испугался – так переменилось ее лицо. Вместо милой девушки на него смотрела хищная тварь. Толкнув его, Катя повалила Бирюкова на полку и принялась деловито обшаривать его карманы. Сняла часы, обручальное кольцо, вытащила кошелек и бумажник с паспортом и водительскими правами.
«Вот же стерва малолетняя! – думал про себя Бирюков, порываясь вскочить или хотя бы отпихнуть воровку. – Это она мне подмешала чего-то в чай».
Ручка купе дернулась. Затем в дверь сильно постучали:
– Стаканы сдавайте. Через десять минут прибываем.
Катя замерла на месте.
– Сейчас, минутку! Я вам сама занесу! – крикнула она через дверь.
Проводница, недовольно бормоча, удалилась.
Катя пошарила по всему купе, но больше ничего ценного не нашла. Сумка, где лежали все деньги, выданные Бирюкову супругой на поездку в столицу, была засунута в багажное отделение. Катя попыталась приподнять полку вместе с Бирюковым, но у нее ничего не вышло. В это время в дверь купе снова настойчиво забарабанила проводница.
– Москва! Сдавайте стаканы.
– Сейчас-сейчас!
Пнув Бирюкова на прощание коленом в пах, Катя шепотом обложила его трехэтажным матерным ругательством, отперла дверь и выскочила из купе, чуть не сбив с ног удивленную проводницу.
Испуганно косясь на распростертого на полке Бирюкова, проводница быстро вошла в купе, сгребла со стола стаканы и вышла, бормоча себе под нос, что, мол, устраивают тут публичный дом, ни стыда ни совести… Через некоторое время поезд замедлил ход, дернулся несколько раз всем составом, заскрипел, заскрежетал и остановился. Бирюков слышал, как мимо него по коридору, оживленно болтая, пробираются в тамбур остальные пассажиры. Он несколько раз пытался закричать, но не мог, попытался подняться, но вместо этого скатился с полки на пол.
…Команда бомжей под предводительством Васи – высокого и очень смуглого кучерявого мужика в драном пальто – обыскивала загнанный на запасные пути состав, подбирая по мусорным бакам пустые бутылки, банки и выброшенную пассажирами снедь в целлофановых кульках и пакетах. Кто-то из пассажиров забыл в купе часы – их тут же отдали Васе вместе с почти неначатой палкой чуть приплесневевшей варено-копченой колбасы.
– Ой, ты, итить твою мать! – воскликнул один из Васиных подначальных, открыв дверь очередного купе и удивленно застыв на пороге. – Тьфу, напугал! Я уж думал, ты покойник! – сказал он, обращаясь к Бирюкову и весело скаля беззубый рот. – Эй, помогите, тут мужик на земле валяется, пособите поднять его, итить твою налево…
Бирюкова подхватили и помогли сесть на нижнюю полку.
– Что там с ним? – заглянула в купе чумазая и беззубая, как ведьма из детских фильмов, баба в болоньевом мужском плаще, с мешками пустых бутылок в обеих руках.
– Загнулся чегой-то мужик. Эй, слышь, ты! – тормошил бомж Бирюкова. – Может, попить дать? Мань, дай ему попить.
Бирюков почувствовал у своего рта стеклянное горлышко бутылки и, собравшись с силами, замычал, отрицательно качая головой.
– Не хочет.
– На улицу помогите… выйти на улицу, – с трудом проговорил Бирюков.
– На улицу хочет выйти, – перевел сердобольный бомж. – Что, выведем?
Бирюкова подхватили под руки и поволокли в коридор. Он снова замычал и забрыкался.
– Ну что еще?
– Сумка…
– Кто сука? – грозно поднял мохнатую бровь бомж.
– Сум-ка… Там!
– Ну, мужик, ты так говоришь, что ни хрена не поймешь.
– Сумка у него под лавкой, просит, чтоб достали, – догадалась бомжиха.
– А! Так бы и сказал, а то ни хрена не понятно.
Бирюков, увидев, что его сумка цела и невредима, позволил бомжам вынести себя на пути. Высаживая его из вагона, бомжи слегка не рассчитали свои силы и уронили Бирюкова на гравиевую насыпь, но в остальном обошлось без ущерба.
– Сиди, сиди, проветришься немного, полегчает, –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16