— Раньше никогда не встречались на дежурствах.
— Ну и что?
— Будет солнечный день, — снова попытался вступить в разговор водитель.
— С чего ты взял? Ты что, гидрометцентр?
— Народная примета. Восточный ветер, и небо на востоке малиновое.
— Малиновое! — фыркнул следователь. — Тебе почем знать, что оно не алое или не розовое? Вышел бы, лобовое стекло протер, а потом бы рассуждал. Малиновое! Восход на дворе. Каким оно, по-твоему, должно быть?!
Возле тела тем временем собралась стайка синиц.
— Черт бы их побрал, — тихо ругнулся следователь.
— Натопчут? — усмехнулся водитель.
— Нагадят.
— Посигналить?
— К теще в деревню приедешь — там и сигналь! Семь утра, соображаешь, что говоришь? Сейчас полгостиницы из окон повысовывается.
— А из окон все падают и падают старушки… — продекламировал шофер.
— Знаешь что, умник?! — Следователь неожиданно разозлился не на шутку: лоб побледнел, заиграли желваки. — Иди-ка и прогони их! Живо!
— Я че, пугало?! — водитель отпрянул испуганно.
— Чучело ты! Бегом, я сказал! И на вот, яблоко держи.
Судмедэксперт, пессимистически сощурившись, посмотрела на небо.
— Не будет погоды.
— Не будет, — согласился следователь.
— Так давайте заканчивать, а то околеем здесь! Или дождь пойдет.
Покойник был в спортивных штанах и тонкой водолазке. Следователь за пару секунд обшарил немногочисленные карманы — пусто. Понюхал, брезгливо склонившись к лицу.
— Не пьяный.
Появился капитан — оперуполномоченный. Следователь глянул вопросительно.
— Не наш человек.
— Иностранец?
— Нет. — капитан покрутил пальцем у виска.
— Поня-ятно. — Следователь повернулся к судмедэксперту: — Заканчивайте тут, пройдусь и я наверх.
— Не спешите особо. — Капитан посмотрел на распахнутое окно шестого этажа и плавно опустил взгляд до земли, задержавшись на разорванном навесе, как бы отслеживая путь погибшего.
— А чего там?
— Там холодрыга почище, чем на улице. Окно настежь, сквозняк.
— Следов борьбы нет?
— Нет.
— А свидетели?
— Пока не нашли.
— В соседних номерах шум слышали?
— Нет, все было тихо.
— Ладно, сейчас покурим и поднимемся. — Следователь достал пачку «Лакки страйк». Предложил капитану.
— Спасибо, не надо. Бросаю.
— Фамилию установили?
— Болотников. Якобы известный шахматист.
— А-а, — подхватил следователь, — да-да-да! Какой-то матч против компьютера.
— Они вдвоем играют! — вставил водитель, околачивавшийся сзади, в нескольких шагах, но старательно избегавший смотреть на труп.
Следователь кивнул:
— Вдвоем. Точно. А как второго зовут?
— Не помню. Вылетело из головы.
— Как-то на «М». — Следователь мучительно наморщил лоб. — Малинин? Молодцов?.. Фонд еще есть имени его… Или шахматная школа для детей…
— Мельник! — вспомнил капитан.
— Раньше всех знали. — Следователь сбил носком ледяной нарост на бордюре. — Как таблицу умножения. Как членов политбюро. Ботвинник, Смыслов, Петросян, Таль, Спасский… А потом — как отрезало. Ничего не стало, и их не стало. Подевались куда-то.
— А Полугаевский? — добавил капитан. — Корчной…
— Ага, и этот туда же. Значит, самоубийство?
— Похоже.
— Так говорите, холодно в номере?
— Порядком. А вообще, у меня температура, — пожаловался капитан. — Могу быть не объективен.
— Ладно. — Следователь вытащил из кармана вязаную шапку. — Одену, пожалуй.

2

Керубино мечтательно смотрел в потолок. Собственно, он все делал мечтательно — мечтательно и созерцательно, такой уж он был человек. Мечтательно работал, мечтательно смотрел кино, ездил на машине, мечтательно спал, мечтательно ел, мечтательно… мечтательно жил. Мечтательность была сутью его натуры, и, возможно, именно поэтому он стал тем, кем стал. Вот сейчас часто говорят, ссылаясь на ученых, что, возможно, нетрадиционная сексуальная ориентация обусловлена в человеке изначально, еще при зачатии. Как-то у него, дескать, по-особенному хромосомы устроены. Но Керубино в это не верил, он искренне считал, что каждый человек делает себя сам, ну и еще немного в этом участвуют окружающие. В общем-то это не очень трудно, когда ты молод, хорош собой и у тебя есть родинка на левой щеке. А если и нет, то можно организовать.
Керубино, конечно, на самом деле звали по-другому, звали его Матвеем Рубиновым, но уже давно никто не называл его иначе, как Керубино. Так звали в «Женитьбе Фигаро» пажа графа Альмавивы — хорошенького и кудрявого юношу, немного похожего на девушку. И кто-то из очень близких друзей однажды заметил у Матвея определенное сходство с этим персонажем, и прозвище постепенно превратилось в имя.
В прежние времена, когда он еще не был Керубино, а был совсем юн и глуп, он зачем-то поступил в пожарное училище. Наверно, хотел тоненький переросток-тинейджер самоутвердиться — получить, так сказать, «настоящую мужскую специальность». И, надо заметить, выбор он сделал правильный, точнее, судьбоносный. Потому что как раз там-то, среди грубых мужланов, Керубино окончательно прозрел, понял, что у него совсем другая судьба — и в личной жизни, и в профессиональной. Керубино ушел со второго курса и стал парикмахером. Он не заканчивал никаких специальных курсов или школ, просто жизнь счастливо распорядилась таким образом, что однажды он познакомился с известным московским маэстро ножниц и фена, который и наставил его на путь истинный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14