Удар повторился, но камень выдержал. И после этого настала тишина.
Долго Бахман и киммериец сидели на земле, прислонясь друг к другу спиной, и переводили дух, пока пережитый ими ужас не стал еще одной страницей прошлого. И первым на этот раз пришел в себя поэт.
— Ты видел его, Конан? — спросил он.
— Нет, — коротко ответил варвар.
— Боги не жалуют тех, кто дерзко бросает им вызов, — немного помолчав, сказал поэт.
— Ты был прав — я никакой не Сияваш.
— Пусть это останется нашей тайной. А теперь не пора ли нам возвращаться?
— Да, но у нас нет доказательств победы над Гивом… — Конан рассматривал на раскрытой ладони сверкающие гранями рубины, которые так и не выпусти из рук во время бегства.
— Какие еще нужны доказательства, кроме того, что мы вернемся отсюда живыми, — устало откликнулся поэт. — Идем, мне уже не терпится припасть губами к чаше славы.
Вскоре уставшие от неизвестности и долгого ожидания селяне с радостными криками и счастливыми слезами встречали двух героев. Три дня вся долина праздновала великую победу над ужасным Гивом и чествовала своих избавителей.
Но как только раны Конана зажили, простившись со всеми, они покинули долину, к нескрываемому неудовольствию поэта.
Еще через несколько дней Бахман привел киммерийца к истокам Ильбарса. Пришло время прощаться и им. Бахман плавно соскользнул с крупа лошади; теперь он весь путь занимал это место, если позволяла дорога. Конан тоже соскочил с седла и подошел к жмурящемуся от яркого солнца поэту.
— Может, все-таки поедешь со мной в Туран? Попытаешь счастья на городских площадях, где твой талант наверняка оценят, — предложил ему варвар.
— Спасибо, но это предложение не по мне, — с благодарностью извинился поэт. — По трем причинам. Во-первых, став героем, я и здесь могу жить припеваючи; во-вторых, в городах публика искушенная и вряд ли меня там заметят…
— Ну, а в-третьих? — не выдержал киммериец.
— Видишь ли, Конан, с тех пор, как я имел несчастье встретить тебя, я пережил столько ужасов и кошмаров, что мне их хватит с лихвой на всю жизнь. Боги слепили тебя из неприятностей, такая жизнь не для меня.
— Ладно, — добродушно улыбнулся варвар. — Вот, возьми это на память обо мне и наших злоключениях в горах
Он вынул из пояса несколько кроваво-красных камушков и, выбрав один из них, протянул поэту.
Глаза бродяги алчно заблестели, и он дрожащими руками принял рубин в свои ладони.
— Откуда у тебя такое сокровище?!
— Неважно… Что ты теперь намерен делать? — отмахнулся от вопроса варвар.
— Не знаю. Может, начну новую жизнь.
— Ладно… Прощай, Бахман, и пусть не забывают тебя боги! — Киммериец повернулся и направился к лошади.
— Постой, Конан! — слезливым голосом окликнул его поэт. — Позволь мне обнять тебя на прощание.
Они обнялись, и растроганный певец расплакался на груди киммерийца, к великому неудовольствию варвара.
— Мне пора, — сказал Конан и, не касаясь стремени, оказался в седле. — Может, еще и встретимся когда-нибудь.
— О, Небо, не дай тому случиться…
Конан подхлестнул своего жеребца и не расслышал прощальных слов поэта.
Лишь много дней спустя киммериец достиг обитаемых мест и остановился на ночлег в таверне на окраине Хоарезма.
…А когда пришло время платить за постой, никто не мог понять, почему так ругается и веселится огромный северный варвар, в десятый раз перетряхивая свой пустой пояс.
OCR: Cepiyc
WWW.CIMMERIA.RU

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17