У меня ничем не примечательное имя. Тем не менее я единственный и неповторимый в своем роде. Я помню об этом каждый день. Это ежеминутная правда моей жизни. Другим людям только кажется, что они чего-то стоят, что они особенные, в то время как я-действительно великий человек.
Но я вечно сонный. Я едва могу подняться с кровати. Кстати, надо наконец постирать простыни. Но о том, чтобы идти сейчас в прачечную самообслуживания, не может быть и речи. Я лучше сдохну. Этой ночью я проспал тринадцать часов. Потом позавтракал, подремал еще пару часиков и около часа провалялся в постели. Посмотрел кино, не с начала. Какой-то вестерн. Потом викторину, а после этого ток-шоу. Все с выключенным звуком. Пернул шестнадцать раз. Имитировал следующие звуки: лай собак, рупор, дудочку, кряканье, неистовый грохот фабрик, скачки мыслей в моей голове, шарканье теннисных туфель. И до поздней ночи пялился в потолок. Сначала было шесть, потом неожиданно стало одиннадцать. На дворе зима. Думаю, не пойти ли мне пройтись. Впрочем, я слишком устал и слишком напуган, так что, пожалуй, я просто постою на крыльце. Провел кучу времени на кухне и в ванной комнате. Это настоящая пытка. Очень утомляет. Я весь вымотался. Какая же скукота. Жизнь ужасна. За окном дождь. Возвращаюсь внутрь. Другое дело: так намного лучше. Думаю о дожде, слушаю, как он стучит по крыше, будто бы просится зайти, и, вероятно, в ближайшее время ему это удастся. Постепенно он уже пробирается в мой дворец анархизма, мало-помалу просачиваясь в него тонкими струйками. Во сне я видел здоровенного парня, пытавшегося убить меня. У меня был револьвер, но я чересчур малодушен, чтобы воспользоваться им. Я держал его и чувствовал себя слабым и глупым. Неважно, что я выгляжу жалко. Что меня поражает – это что нет предела ухудшению. Например, новые дико низкие скорости. Думаю, я все еще жив, и это охренительно.
ХУДОЖНИК И МУХА
ПО ЦЕНТРУ СТУДИИ, тщательно избегая окон и стен, нарезает круги муха. И в этом нет ничего странного: мух не привлекают источники света, свежий воздух или поверхности. Можно подумать, он что-то знает о мухах и их предпочтениях относительно среды обитания!
Нет, я ровным счетом ничего не знаю. Я не специалист в этом вопросе. Я никогда не занимался мухами: не изучал их даже в школе. Я специализировался в английском, но сейчас работаю художником. Теперь вам понятно, что делает эта кисть в моей руке. Черный, черный, черный.
Муха отрезает себе кусок пространства, невидимый моему глазу, но имеющий четкие границы, и вычерчивает его в воздухе своими характерными неравномерными восьмерками. Она не торопится в другую комнату с целью изучить там уровень грязи, замерить температуру или просто в яростном поиске пищи. Эта муха скромна в своих желаниях. Она просто жужжит где-то поблизости, занимаясь своими, только ей понятными делами. В присутствии обезумевшего человека. Которому, по его подсчетам, приходится красить по восемь часов в день (за вычетом обеда, разговоров по телефону и командировок).
На днях он с головой ушел в свое проблемное искусство. Если говорить о том, как это выглядело со стороны, то он просто ползал на карачках.
В результате от продуктов этого дерьма пришлось избавляться мне.
Он высок и Хорош собой. Лишнее очко в его пользу.
А я? Я просто…уй облезлый!
Обычно мухи обнаруживают себя весной и летом. Не правда ли? Он так считает. В холодный или дождливый день их не видать. Как будто они все спят. Этот парень не прибивал ни одной мухи уже много лет. Мне так кажется. Я просто стою и позволяю им приблизиться ко мне. Потому что именно так и надо это делать. Муха выходит на разворот и планирует над черными каплями краски на полу и на стенах. Промазал! Где она? Ага, вон она где.
Как насчет тех, что жужжат? Громко и назойливо. Почему вдруг? Эта попалась тихая. Может, те просто более материальны, чем эти? Или все дело в половой принадлежности? Мне попадались мухи, которые все свое свободное время проводили на окнах. Он просто хочет сказать, что таких гораздо проще прибить. Их не нужно сбивать, роняя и разбивая при этом вещи. Легким движением руки муха просто растирается по сетке для насекомых, находя свое последнее пристанище между ее переплетений. Таков мой взгляд на мир. Если будете все это кому-то пересказывать, не забудьте на меня сослаться.
Он бросает кисть на лист вощеной бумаги и скручивает в трубочку первый подвернувшийся под руку журнал, превращая его в орудие убийства. «Арт-Форум». Нет-нет-нет, этим нельзя. В нем написано про его последнюю инсталляцию. С унитазом. Хороший был унитаз… Он думает, это забавно. Но лично мне труп этого хренова обозревателя пришелся бы больше по душе. Так. Тот, что под ним, тоже нельзя трогать. Там размещена реклама инсталляции. Сзади, на внутренней стороне обложки. Как насчет вот этого, старого? В нем про него нет ни единого слова. Только не думайте, что он его читал. А я-то тем более не буду. Дело в том, что если на нем останутся мушиные кишки, он непременно его выкинет. Даже если их стереть, его все равно будет от этого тошнить. Примерно такое же чувство испытываю и я. Когда перелистываю страницы этой бульварщины. Все знают, для чего они на самом деле предназначены. Для того же, для чего и листья в лесу. Мертвая муха. Два дня, как мертвая. Три, четыре, пять и так далее. Даже самое смутное воспоминание о насилии может стать для него проблемой на несколько часов. Да, от этого меня действительно тошнит. Что странно. Особенно если учесть, каким неистовством отличается мое воображение. Как же его звали? Того англичанина с кучей бабок, который сказал, что основная тема моих полотен – страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100