Она готова вознести этот труп над головами всех, чтобы человечество восхищалось им. И вам предстоит сыграть на этой слабой струне. Вы должны показать ей Рохаса в самом непривлекательном виде.
– Противоречивом.
– Непривлекательном.
– Она мне не поверит.
– Мы верим в ваши способности.
Старик молча смотрел на океанский простор, уже различая там, вдали, абрис своих будущих разглагольствований, – даже губы его слегка шевелились, словно он мысленно уже разговаривал с этой женщиной.
– Как ее зовут?
– Мюриэл, Мюриэл Колберт. Ей тридцать пять лет, ей не очень повезло с университетской карьерой, и она из мормонов. Родные ее до сих пор живут в Солт-Лейк-Сити и составляют самое ядро секты. Она вышла из нее и настроена довольно радикально. Если я вам рассказал о мормонах, то лишь потому, что среди них много довольно странных типов, склонных к неожиданным поступкам, как, впрочем, у любых агрессивных меньшинств.
– Привлекательна?
– Возможно, не мой тип. Высокая, худощавая, рыжеволосая, веснушчатая; на фотографиях кажется молодой фермершей, неизвестно как оказавшейся в городе.
– Мюриэл – красивое имя, хотя мне напоминает название порта Мариэль, в котором Кастро посадил на баркасы своих вшивых оппонентов, этих преступников, подложив нам хорошую свинью. Особенно старожилам Майами, которые приехали в город, когда улицы еще не были заасфальтированы. Я окончательно обосновался в Майами, после того как вернулся из Европы, и с тех пор жил то в Майами, то в Санто-Доминго, выполняя секретные задания, которые получал от Дрисколла и Батлера. Дрисколл поддерживал отношения главным образом с Рохасом, а Батлер со мной. Батлер был морским советником в американском посольстве в Санто-Доминго, и именно он в начале сороковых сообщал все сведения местному начальству. Он умер в конце войны в Тихом океане. Преследовал красных, обосновавшихся в Санто-Доминго, и японские фашисты убили его. В те годы я много общался с Рохасом, пользуясь тем, что мы познакомились и подружились во время гражданской войны в Испании. Потом я уехал в Европу посмотреть, как будут освобождать Испанию, а когда вернулся, окончательно обосновался в Майами, и мне поручили убедить Рохаса отказаться от публикации его книги о Трухильо, мне и Пепе Альмоина; я помог группе побывать в квартире Рохаса в его отсутствие. А потом я попросил, вас попросил, когда вам было поручено осуществить секретную часть операции, чтобы меня от этого освободили.
– Но потом, всякий раз, когда это дело всплывало, мы снова пользовались вашими услугами.
– Да, но не сейчас: я устал, и мне надоело дело Рохаса.
– Но только что вы выглядели вполне заинтересованным, по-моему, у вас даже появились какие-то идеи.
– Вы ошиблись. К тому же я недоволен. Контора плохо отнеслась ко мне: мне негде преклонить голову.
– Я сделаю все, что в моих силах, Вольтер.
– Жить в Майами совсем непросто. Вы образованный человек: вы знаете, что в Майами жили Сэндберг и Капоте, но если вы упоминаете эти имена в разговоре с обычными людьми, они думают, что речь идет о ком-то из никарагуанского Сопротивления или об Аль Капоне. Люди здесь счастливы, потому что в Миннесоте двадцать градусов ниже нуля, а в Майами – двадцать девять выше нуля. Этим они в основном и гордятся. У них климатическая гордость. Они живут словно внутри цветной открытки-сувенира, и кругом только красивые отдыхающие, такие бывают только в Майами. А тот, у кого есть хоть немного культуры, скрывает это. Я зарабатываю себе на жизнь общеобразовательными передачами на одной из антикастровских радиостанций, но ко мне относятся как к тронутому; ну и кроме того, моя передача позволяет им утверждать, что они занимаются не только политикой. Иногда я захожу в прекрасный книжный магазин на Корал-Гейблс, он называется «Книги и книги», и там разглядываю новинки, поглаживаю их обложки. Я ничего не покупаю там: во-первых, у меня нет на это денег, а во-вторых, я больше доверяю энциклопедиям, чем книжным новинкам. Но я знаю, что такое культура, а это значит, что я тут марсианин. Со стороны я, возможно, кажусь императором, императором Восьмой улицы, но внутри у меня глубокая глухая тоска, потому что я живу в неподобающих условиях.
– К чему вы клоните, Вольтер?
– А вы подумайте, вам же это по силам, в отличие от ваших тупоголовых подчиненных. От меня хотят, чтобы я выполнил работу, требующую высочайшей квалификации. Речь ведь не идет о том, чтобы выследить кого-то или написать отчет. Я должен сыграть роль, и не просто сыграть, а сначала сам написать эту пьесу.
– Пьеса написана больше тридцати лет назад.
– Нет, этот акт не написан. И чтобы эта пьеса могла быть сыграна, я должен использовать все, что мне известно об этом деле и обо всех других делах, потому что разговаривать с этой сеньоритой – совсем не то, что разговаривать с гаитянской прачкой или кубинцем-ветеринаром, который пользует моих кошек. Это должен быть тщательно продуманный диалог: я должен переубедить и отговорить. С такой работой далеко не всякий справится.
– Именно поэтому мы и обращаемся к вашей помощи, дон Вольтер. Мне тоже приходится все время держать себя в форме: следить за собой, чтобы не отставать от времени, запоминать все больше информации. И не думайте, что нам много платят. Эта гостиница – исключительный случай, а обычно нам приходится представлять документы относительно всех наших трат, самых ничтожных.
– Государство – плохой хозяин. Хуже государства только отец родной.
Робардс кивнул:
– Меня вы можете не убеждать: я стал заниматься этим из любви к приключениям. Если выбирать – преподавать литературу или делать историю, – лучше уж делать историю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144