Вам-то это не грозит: вы ведь не были с ним знакомы, а вот мне достанется от проклятого баска. Что вам надо от меня теперь? Разве я недостаточно сделал? Теперь, в моем возрасте, я специализируюсь только на кубинцах и гаитянцах, в первую очередь на гаитянцах, потому что кубинцы уже намертво вросли в этот город, навсегда стали его плотью и кровью. Они-то так не считают: надеются когда-нибудь вернуться в Гавану, но я знаю, что этого не будет; не будет, даже когда падет режим Кастро. С ними произойдет то же, что и со мной: они забудут о своих корнях и будут принадлежать всему миру. Иногда я спрашиваю себя: «Вольтер, куда бы ты вернулся, если бы мог?» – и, как это ни ужасно, я понимаю, что мне возвращаться некуда. В Испанию, на родину матери? На Кубу, где родился отец? «Где ты был счастлив, Вольтер?» – спрашиваю я сам себя и не знаю, что ответить. А вы знаете, где были счастливы? Я – нет. Наверное, я хотел бы снова стать военным корреспондентом и посылать хроники о той же войне, о гражданской войне в Испании, но это – просто так, искушение. Да, тогда я был молод, но счастлив, кажется, не был.
Он искоса наблюдал за тем, какое впечатление на американца производят его слова, и поняв, что мужчина уже устал от этого монолога, провел рукой по глазам, не снимая при этом очки:
– Но вы приехали не для того, чтобы выслушивать сетования старика, который боится постареть еще больше. Ну, в какой игре я должен участвовать и какова моя роль в ней?
– Дело Рохаса. Мы боялись, что его вытащат на свет, когда в Испании произошла революция. Простите, демократы пришли к власти, и наряду с другими партиями была реабилитирована и НПБ. Но никто и пальцем не пошевелил, чтобы вернуться к этой истории; они просто устроили чествование памяти Галиндеса и только совсем недавно воздвигли ему памятник в родных местах, там, где, как он считал, была его родина.
– В Амуррио.
– Что-то в этом духе. Испанские названия и имена мне не даются, а уж баскские тем более. Абракадабра какая-то.
– Насколько я знаю, Амуррио. Моя мать была родом из долины реки Бидасоа, а Амуррио – это к югу, в провинции Витория.
– Наверное, если вы так говорите. И мы считали, что дело Галиндеса закрыто окончательно и бесповоротно, когда раздался сигнал тревоги: кто-то преследовал старика Эрнста и настаивал, чтобы он рассказал о прошлом и уговорил потомков Портера сделать то же самое; кто-то копался в открытых архивах ФБР. Когда прозвучал сигнал тревоги, мы стали искать виновника. Им оказалась исследовательница из Йельского университета, научным руководителем которой был наш давний знакомый, типичный революционер в белых перчатках, который и порекомендовал своей ученице, а заодно и любовнице, заняться делом Рохаса. Это было чисто научное исследование, но у нее стали возникать вопросы и подозрения. Вам известно, сколько участников или соучастников заключительной фазы этой истории еще живы сегодня? Человек десять; да, десять, несмотря на то, что Трухильо методично старался их всех уничтожить – всех до единого. Если это дело выплывет из небытия, политическая стабильность в Доминиканской Республике окажется под угрозой, а у нее бод боком – Гаити, где ситуация и без того неопределенная, не говоря уже о том, и в самих Соединенных Штатах найдутся люди, которые поднимут шумиху вокруг этой истории, как в 56-м. Когда в 1961-м умер Трухильо, мы боялись, что об этой истории вспомнят, но тогда еще в Доминиканской Республике у власти были люди, причастные к этой истории: еще были живы Эспайлат и Балагер, на котором лежала вся ответственность за доминиканское правосудие в тот момент, когда исчез Рохас. Именно он должен был стать политическим преемником Трухильо. Но теперь ситуация совершенно изменилась: не осталось уже и тени былого страха перед диктатором, а исследовательница собирается в Доминиканскую Республику. Многие захотят рассказать то, что им известно, воскресить мертвого. И даже не из политических соображений, а просто так, ради того, чтобы поиграть в воскрешение мертвых. Косвенные результаты этого могут иметь катастрофические последствия.
– Кто будет помогать этой женщине в Доминиканской Республике?
– Хосе Исраэль Коэльо, в прошлом писатель-коммунист, а теперь владелец издательства.
– Сын Антонио Коэльо, видного профессора.
– Наверное.
– Женщина уже в Санто-Доминго?
– Нет. Она пока в Испании, но собирается в Санто-Доминго. Там за ней будет вестись неусыпная слежка, и тем не менее мы не можем позволить ей делать все, что вздумается: надо отвлечь ее, выиграть время. Надо увести ее из Санто-Доминго, но не сразу, иначе она насторожится. Сделать это надо, когда она, находясь в Санто-Доминго, найдет что-то или кого-то. И этот кто-то или что-то привезет ее к вам сюда, в Майами.
– Снова старому Вольтеру придется прятать тело Рохаса, которое выкинули на берег воды Атлантики. Как грустно… Я еще тепло вспоминаю и его, и нашу дружбу. Мы познакомились во время войны в Испании, и его забавляло мое происхождение – наполовину баск, наполовину кубинец. Что я должен сделать в этот раз?
– Вы должны появиться на сцене в качестве ближайшего друга Галиндеса, его доверенного лица и его главного связного с американскими спецслужбами. Поэтому вы сможете рассказать ей о совершенно неизвестных деталях жизни Галиндеса, о его деятельности как контрреволюционного агента. Вы должны поставить перед ней моральную проблему: если она будет продолжать свое исследование, Рохас окажется весь в дерьме перед лицом Истории.
– А ей-то что? Она ведь просто исследовательница и за результат не отвечает.
– Она немного больше, чем просто исследовательница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144