У него оставался еще час до встречи, и он решил обойти всю гостиницу, чтобы проверить, правда ли написана в рекламном проспекте. В этом роскошном субтропическом отеле все блестело и было новым – разительный контраст той заброшенности и неряшливости, неизбежного следствия экономической отсталости, которые обычно отличают в субтропиках все. Он чувствовал гордость за Майами, за отель «Фонтенбло» и за гостиницы-небоскребы, выстроившиеся вдоль всего побережья как реклама американского образа жизни. Поднявшись на самую высокую смотровую площадку гостиницы, он постоял, глядя на пустынную океанскую гладь, где лишь изредка появлялись размытые силуэты кораблей, а потом спустился на улицу. Прошел по авеню Коллинз, сначала налево, к причалу, где швартовались самые роскошные яхты. Ему хотелось пройти вдоль канала, но пора было возвращаться, и он повернул назад. Обогнув гостиницу, мужчина оказался в квартале, где было множество небольших пансионов для вдов, которые сидели на балконах, завитые и в драгоценностях, купленных мужьями, которые и обеспечили им эту старость в достойных районах Майами. Все это походило на галерею приговоренных к смерти, притворяющихся, что им об этом неизвестно; впрочем, он мог утешиться тем, что после него не останется вдовы, средства которой позволили бы ей тихо угасать в Майами. Он вернулся в гостиницу и, когда часы пробили без четверти пять, немного поколебавшись, поднялся к себе в номер, чтобы надеть подплечную кобуру с пистолетом и клетчатый пиджак, в котором он был похож на игрока в гольф. Спустившись в лифте, он вышел на террасу бара, где уже начали подавать коктейли и играл латиноамериканский оркестр, под который танцевало несколько пар – палящее солнце было им явно нипочем. Он нашел столик в дальнем углу и сел так, чтобы за спиной у него были перила, а перед глазами – все остальные столики. Входившие люди казались ему самозванцами, которым нет места там, где должны быть только он и дон Анхелито. Ровно в четверть шестого – назначенное время – он увидел, как на лестнице появился невысокий худощавый старик в соломенной шляпе; он внимательно Разглядывал окружающих сквозь очки в золотой оправе. И как только мозг его определил направление движения, он легкой упругой походкой, словно внутри у него кто-то или что-то отдавало приказания ногам, направился к мужчине, огибая по пути столики. Когда старик узнал его, никто бы не увидел на его лице и тени сомнения в собственной памяти, хотя годы не прошли бесследно для обоих.
– Робардс! Сколько лет!
– Вольтер, вы точны, как часы.
Они обменялись рукопожатием и внимательно посмотрели друг на друга. Если кто и повернулся в их сторону, то лишь на мгновение, потому что они сели лицом к морю, забыв о присутствующих и начав разговор, который никого не мог интересовать.
– Я думал, обо мне забыли.
– Вы незабываемы, дон Анхелито.
– Зовите меня лучше Вольтером, иначе может услышать официант, а в Майами у всех по две пары ушей и две пары глаз. Достаточно того, что мы встретились на открытом воздухе: это мне кажется неосмотрительным.
– Вы не преувеличиваете?
– Вы давно не были в Майами?
– Двадцать лет.
– Этого достаточно, чтобы приехать в совершенно другой город. Я живу здесь с тех пор, когда улицы еще не были заасфальтированы, но мне с каждым днем становится все труднее следить за тем, как меняется этот город. Я думал, обо мне забыли. Пять лет назад я обращался в Контору, я просил о помощи. Тех денег, что мне присылают за информацию, которую я время от времени передаю, мне не хватает. Мне платят как вышедшему на пенсию старику, и никто не хочет признавать оказанных мною услуг. Когда я умру, когда меня не станет, я не буду значиться ни в каких списках, ни в штате какой-либо организации, и моим соседкам придется хоронить меня на средства фондов общественной благотворительности, которой в этой стране почти нет. А что станет с моими кошками? Лучше бы мне лежать мертвым и гнить дома, чтобы кошки съели мои останки: ведь что-то эти бедняги должны есть.
– Я все тщательно запишу.
– Мне достаточно, если вы просто запишете. Я не верю преувеличенным обещаниям.
– У меня тоже есть свои проблемы. Я сильно занервничал, когда мне прислали последние данные о состоянии моего счета, куда поступают средства на дом для престарелых. Я считал, что до выплаты полной суммы осталось четыре года, а, оказывается – восемь.
– Когда они обещают, так заслушаешься. А когда надо выполнять обещания, вот тут и начинаются трудности. Вы что-нибудь сделаете для меня?
– Мне кажется, вы начинаете с конца, Вольтер.
– Я прекрасно знаю, откуда надо начинать, но не волнуйтесь, в конце я вернусь к этому. А пока я весь внимание.
– Дело Рохаса.
– Снова Рохас. Покойник без погребения. Это как проклятие. Когда тело не предано земле, оно бродит повсюду и возникает, когда меньше всего этого ожидаете. В недобрый час его бросили акулам, потому что он живет в каждой акуле и неожиданно, принимая человеческий облик, покидает море, чтобы отыскать нас на земле. Иногда мне снится Рохас: он выходит из моря, весь в водорослях, с пустыми глазницами, которые обращены ко мне. То, что плохо начинается, добром кончиться не может. Если бы я тогда знал все, никогда бы не ввязался в эту историю. Я тысячу раз повторял Эспайлату, когда он приехал сюда консулом: труп должен быть найден на помойке где-нибудь в предместьях Нью-Йорка, где-нибудь на пустыре в Гарлеме. Нельзя было позволять ему раствориться в воздухе, как божеству или повелителю из легенды: однажды он вернется и выколет нам глаза. Так всегда происходит в местных легендах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144