Краснов уже полчаса пил с ним на брудершафт, постоянно называя его настоящим другом. Это «настоящий друг» вызывало такую волну радости в Андрее, что он из простого русского «ты меня уважаешь» не мог отказать Краснову и пил без меры. Как очутился дома, он, естественно, не помнил.
Утром дико болела голова, тело не слушалось, и было странное ощущение бессмысленности вче-рашнего вечера. Андрей пошарил по комнате и не нашел рукописи, приготовленной для Краснова. Значит, он ее все-таки передал.
— Вот, собственно, и все, — закончил Андрей.
— Да, — сказал Магистр, — вы хотите знать, что было дальше?
— Дальше? — испуганно спросил Андрей.
— Ясно, — сказал иностранец, — тогда я расскажу вам, что было дальше.
— И незнакомец начал свой рассказ:
— Господин Краснов, придя в себя в два часа пополудни следующего дня, понял, что похмелье будет сногсшибательным и широкомасштабным. Это такое жуткое состояние, которое сам Краснов называл «Зазеркалье». Суть этого состояния сводилась к тому, что после пяти-шести часов крепкого сна организм просыпался достаточно бодрым и, как казалось, с ясной головой. Это обманчивое впечатление заставляло тело вставать и начинать что-то делать, и именно в этот момент тело и, что самое страшное, голова исчезали и переходили в «Зазеркалье», причем независимо друг от друга. В таком состоянии никакие рассолы, кефиры и лечебные «химикаты» не помогали. Только спать, пока организм сам не выпустит последние пары алкоголя. Еще через сутки Краснов проснулся более-менее трезвым и сразу сел за свой письменный стол, предвкушая новые идеи.
Егор Николаевич Краснов творил свои шедевры, воруя мысли и тексты никому не известных писателей. Он понял прелесть такого копирайтерства очень быстро. Куча глупышей в поисках славы и денег выставляли свои произведения в Интернете или с беззаботной радостью рассылали свои рукописи в издательства. Издательства никогда не интересуются такими рукописями, и Краснов — сотрудник крупного московского издательства — имел доступ к огромным литературным ресурсам. Он оказался неплохим редактором, сразу вычленяя качественные тексты. Когда их скопилось более тысячи страниц, он решил превратить это все в конвертируемый литературный текст.
— Так и родилась его безмятежная трилогия, — констатировал Магистр.
Андрей не верил своим ушам, но инстинктивно понимал, что собеседнику нужно верить.
— Краснов, надо отдать ему должное, был потрясен вашими текстами сразу. Он решил, что вставит часть ваших рукописей в свою следующую трилогию.
Андрей сидел с глупым видом и лишь слышал громоподобную речь всемогущего иностранца. Этот человек так много знал о его жизни, что он решил довериться ему до конца, не страшась за будущее.
— Чтобы усыпить вашу бдительность, он назначил встречу и мягко, по-дружески раскритиковал вас.
— Да, но это немыслимо, вы и это знаете.
— Итак, продолжаем, — сказал Магистр, никак не отреагировав на удивление Варфоломеева.
Краснов был красноречив:
— Дружище, это гениально, но несовременно, — гений обязан быть востребованным. Но ведь это не «формат» — Добро и Зло. Это так старо, что пахнет нафталином. Сегодня это неактуально. Вам нужно быть на острие ножа сегодняшней жизни, буквально ходить по лезвию бритвы, не жалея крови.
Свои слова Краснов обозначил многозначительностью и дружеским загадочным подмигиванием исподлобья.
Да, так все и было, — прокомментировал окончательно сбитый с толку Андрей.
Далее, — продолжил Магистр, — господин Краснов пытался вставить украденные части романа в свою новую трилогию «Родник», «Колодец», «Море-океан», но у него ничего не получилось… Сюжет не складывался. Текст казался неоднородным. Вставки из романа, из вашего романа, так дико, отличались от текста самого Краснова, что он был в отчаянии. В конце концов он бросил эту затею, а вам сказал, что роман никуда не годен.
Опустошенный, Андрей сидел и медленно переваривал обстоятельства собственной жизни. Он пришел к тупику. Страсть к правде и творчеству погубила его. Он не завел семью, не дописал роман, не сделал ничего решительного.
Магистр спокойно ходил по комнате, и только ритмичное дыхание проваливающихся под ногами досок разбивало тишину в доме Андрея. Эта звенящая тишина стала символом его непонятной жизни. Зачем все, зачем он живет и что-то пишет, когда настоящая жизнь проходит в стороне от него.
Магистр был задумчив и серьезен. Через какое-то время он преобразился и сказал:
— Вы хотите быть писателем, которого будут читать?
— Хочу.
И ничего не боитесь?
— Мне уже нечего бояться.
— Ну что же, господа, — обратился он к своим слугам, — сделаем из него великого писателя.
Шевалье от радости выхватил шпагу и уже хотел произвести обряд посвящения Андрея в рыцари «Пера и Чернил», но Магистр остановил его:
— Готовьтесь, мой друг, через полгода вы будете очень известным писателем.
— Я? — глупо спросил Андрей, — а что я должен Делать?
— То же, что и раньше, писать ваш роман и более чего, и как можно быстрее его закончить.
— А потом?
— А потом — не ваша забота, творите, это все, что от вас требуется. Если я вам понадоблюсь, подумайте обо мне. Но не злоупотребляйте моим расположением, — сказал Магистр и исчез в раскаленном воздухе Подмосковья.
8
Андрей проснулся утром следующего дня совершенно опустошенным, но, как ни странно, впервые за многие годы своей жизни, уверенным в будущем. Андрей толком не мог объяснить самому себе, что же это за будущее, но уверенность в нем обнаружилась как-то сама по себе. Чувство было монолитным и незыблемым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30