Чтобы в следующий раз, когда она уйдет, боль вернулась. Сладкая боль утраты.
Значит, я еще жив.
Я бросаю подобранный лист на шелестящий желто-золотой ковер и наступаю на него. Вовремя мне подвернулась работа на Гессоните. Жаль, что он почти неотличим от Земли.
Надрывный вой и удар, от которого земля неприятно бьет по ногам. Личный информатор, "ли", сообщает в ухо: "Аварийная посадка малого спасательного бота. Просьба явиться на место согласно штатному расписанию".
Будто я сам не знаю. Моя задача проста - обеспечивать работоспособность техники в момент аварийных работ. Если настройка не барахлит, а сейчас я не делаю ошибок, помня об Иолите, вообще не надо ничего делать. Сиди и смотри, как другие вытаскивают из бота, размазанного по площадке из лазуритового пластбетона, капсулы с людьми.
Кроме того, я знаю, как поступлю. Так же, как в первый раз. И пусть мне снова лепят выговор за нарушение трудовой дисциплины и увольняют по собственному желанию. Трое спасенных примиряют меня с этим. Один из них - Гарик, сейчас что-то надрывно кричащий в микрофон роботу, неловко переминающемуся у шлюза.
Мой экранолет шлепается вплотную к единому стенду спасения. Гарик в ярости бьет кулаком по стенду и убегает к роботу, чтобы вручную разбирать завал. Я не успеваю его остановить. Он уже там: орудует плазменным резаком, пинает робота, чтоб помогал именно там, где надо, и режет, режет перекрученные стойки и балки моно-стали.
Да, спасательными роботами можно управлять и непосредственно голосовыми командами - "ли" поможет. Да только робот не различает простых слов. Тех, что человек поймет интуитивно и сделает так, как надо.
Робот тупо стоит рядом с Гариком и пытается уловить смысл в его выражениях. Надо помочь. Я беру управление роботом на себя.
Я не волнуюсь. Это - работа. Здесь другие переживания. Они совершенно не похожи на те, когда долго подбираешь единственные слова, чтобы они совпали с тем, что ты действительно чувствуешь. А когда произносишь - понимаешь, какую глупость сказал, и нет возможности вернуть их назад и навсегда запечатать свой рот.
Не надо говорить. Надо делать.
Подхватываю руками робота осыпающиеся вслед за Гариком стойки, откладываю их в сторону. Поддерживаю сегмент обшивки, готовый рухнуть ему на голову. Отсоединяю крепления ближних капсул и оттаскиваю их в сторону, под манипуляторы тележек.
Гарик бросает мне: "Прикрой" и лезет внутрь, к дальним капсулам, хотя проще добраться до них через верхний шлюз. Обшивка бота ползет, сминаясь. Я четко вижу, как верхняя полусфера бота прогибается, что еще немного, и все капсулы вместе с Гариком раздавит тяжелым металлом.
Я останавливаю робота так, чтобы первый удар пришелся по нему, и сам бросаюсь к капсулам. Я почти уверен, что полиметаллическая махина на крепких ногах не сразу рухнет и даст мне возможность вытащить и Гарика, и еще несколько капсул. А то, что не во всех них есть люди, - совершенно не важно. Я же не могу знать этого наверняка.
И это выбор? Спасать или не спасать?
Конечно, я не смог вытащить все. Сколько успел. Гарик лежит на бетоне и грязно ругается в те моменты, когда кашель не бьет его о лазурно-белую поверхность. Дурак. Он даже не надел дыхательную маску.
Подбегает реанимационный комплекс на суставчатых ножках. Я вскрываю защитные капсулы. Все подряд - индикация заполнения выгорела. Пустая. Опять пустая. Комплекс гудит. Есть. Человек. Девочка лет девяти. Я вылавливаю ее из компенсационного геля и передаю реаниматору. Дальше. Пусто. Мужчина. Раны на лице, левой руке и груди - гель розовый от крови. Комплекс забирает второго пациента. Последняя капсула из тех, что я вытащил перед обрушением. Никого.
И требовательный звонкий голос из-за спины:
– Где моя мама?
Я не знаю что ответить. Даже не поворачиваюсь. Смотрю на горизонт, где лазуритовое поле соединяется с бирюзовым небом…
Большинство погибло до того, как бот вошел в атмосферу Гессонита. Даже вытащи я их капсулы - ничего бы не помогло. Заключение комиссии было однозначно в мою пользу. И я ничего не мог изменить. Ни в первый раз, ни сейчас.
Неужели я не могу попасть в тот момент, когда реально поступил не так, как хотел? Ведь было…
Акхам глядел на меня с некоторым удивлением, словно не произошло то, на что он надеялся. Он дотронулся кончиками пальцев до зар, словно проверяя, действительно ли на верхних гранях пять белых и три черных точки, и пододвинул их к себе.
У Акхама - последний ход. Он бросит зары, передвинет шашку и уйдет, так и не ответив на незаданные вопросы.
– Почему я оказался не там, куда стремился?
– Случай… - Акхам в очередной раз пожал плечами. - Реальность моделируется на основе многих и многих факторов. Тем, сколько катились зары. На каком кубике сколько очков. Где они остановились на поле. Какой ход сделал ты… - он тяжело поднял на меня глаза, словно придавленный тяжелым грузом.
– Так что же такое - эта доска? - спросил я.
– Это - жизнь. Ее символ. Только тут переплетены свобода выбора и зависимость от случая. Никто в игре не может быть уверен в прочности и незыблемости своего положения - один бросок, и всё меняется радикально. Но ты можешь и просчитать возможные изменения на несколько ходов вперед. Человек в полной мере не властен над обстоятельствами своей жизни, но тем, что предлагает судьба - зары - он распоряжается сам.
– И как хочешь распорядиться ты? - усмехнулся я.
– Еще не знаю.
Акхам собрал зары, что-то неслышно пошептал над ними, потряс, прижал пальцы правой руки ко лбу, посмотрел вверх и прикрыл глаза. Шевельнул губами, будто продолжая с кем-то говорить, и высыпал кубики на поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88