Почему?
– Фрейзер женат на дочери Билла Моллой.
– Черт! – я вздохнул. – А у Барсука Билла рак, верно?
– Ага.
– Интересно.
– Наверное, – пожал плечами Уилсон.
Я посмотрел на часы.
– Спрячь на всякий случай, – сказал он, показывая на листок бумаги, лежащий на столе.
Я кивнул, положил приказ в карман и достал бумажник.
Я отсчитал купюры под столом и дал ему пятьдесят.
– Очень мило с вашей стороны, сэр, – сказал он, подмигнув, и собрался уходить.
– Сэмюэл, если что – позвонишь?
– Обязательно.
– Я серьезно говорю. Если это – он, я хочу знать об этом первым.
– Вас понял.
Он застегнул плащ и ушел.
Я посмотрел на часы и подошел к телефону.
– Билл? Это Джек.
– Что у тебя?
– Ты был прав, все это очень странно. Мертвая проститутка под диваном в Брэдфорде.
– Я же тебе говорил, Джек. Я же тебе говорил.
– Но они говорят, что это не Потрошитель.
– Тогда почему они всё от нас скрывают?
– Не знаю, но мое личное мнение: кто-то из полицейского начальства каким-то образом облажался, и теперь они отстраняют людей от службы.
– Да ты что?
– Такие вот по Милгарту ходят слухи.
– А кого?
– В частности, того сержанта Фрейзера, Джона Радкина и еще кого-то.
– Инспектора Джона Радкина? Из-за чего?
– Не знаю. Может, это вообще никак не связано, но выглядит как-то странно, да?
– Ага.
– Один мой приятель обещал держать нас в курсе, как только появятся новости.
– Хорошо. Я держу первую полосу.
– Только не говори никому зачем.
– Ты все-таки поедешь в Манчестер?
– Думаю, да. Но на обратном пути я должен заехать в Брэдфорд.
– Будь на связи, Джек.
– Пока.
Я сидел в поезде, курил, пил теплое пиво из банки, мусолил бутерброд и листал книгу в мягком переплете, «Джек-Потрошитель: окончательный анализ».
После Хаддерсфилда я задремал, и сон мой был не лучше мерзкого пива. Я проснулся и увидел дождь и холмы, мои волосы прилипли к грязному окну, я снова отключился:
Я посмотрел на часы, было семь минут восьмого.
Я – среди вересковых пустошей, иду через вересковые пустоши, подхожу к стулу, кожаному стулу с высокой спинкой, а перед стулом стоит на коленях женщина в белом, ее руки сложены в молитве, лицо закрыто волосами.
Я наклоняюсь и откидываю волосы с ее лица, и это – Кэрол, потом – Ка Су Пен. Она встает и показывает на свое длинное белое платье и на слово, написанное пальцем, обмакнутым в кровь:
LivE.
И там, на вересковых пустошах, на ветру, под дождем, она задирает свое белое платье и накрывает им голову, показывая мне желтый распухший живот. Потом она опускает платье, но оно оказывается вывернутым наизнанку, и слово, написанное кровавым пальцем, читается:
Evil.
И маленький мальчик в голубой пижаме выходит из-за стула с высокой спинкой и уводит ее через вересковую пустошь, а я стою там, на ветру, под дождем, и смотрю на часы. Они остановились.
Семь минут восьмого.
Я проснулся, оторвал голову от стекла и посмотрел на часы.
Я взял дипломат и закрылся в туалете.
Я сел на качающийся горшок и вытащил порножурнал.
«Горячая сперма».
Клер Стрэчен во всей ее долбаной красе.
У меня снова встало. Я проверил адрес и вернулся на свое место, к недоеденному бутерброду.
От Стэлибриджа до Манчестера я пытался связать воедино все то дерьмо, которое наболтал мне Уилсон. Я перечитывал приказ Олдмана и пытался представить себе, что такого мог натворить Фрейзер, зная, что в наше время отстранить от службы могут за все что угодно:
Взятки и подкуп, выдуманные сверхурочные и поддельные командировочные, неаккуратное ведение документов или их отсутствие.
Джон, мать его, Радкин сбил с пути саму, бля, Порядочность.
Ничего не понимая, я вернулся к окну, дождю и заводам, местным фильмам ужасов, напомнившим мне фотографии концентрационных лагерей смертников, которые мой дядя принес с войны.
Мне было пятнадцать, когда война закончилась, и сейчас, в 1977 году, я сидел в поезде, прислонившись головой к черному стеклу – проклятый дождь, чертов север, – и спрашивал себя, смог бы я так или нет.
Когда поезд подходил к вокзалу Виктория, я думал о Мартине Лоузе и «Экзорцисте».
На вокзале – прямо к телефону:
– Есть что-нибудь?
– Нет.
Прочь из Виктории, вдоль по Олдхэм-стрит.
Олдхэм-стрит, дом 270 – темный, отсыревший от дождя. Гниющие черные мусорные мешки навалены кучей во дворе. «Эм-Джей-Эм Паблишинг» – на третьем этаже.
Я остановился у подножия лестницы и стряхнул воду с плаща.
Промокший до нитки, я поднялся по ступенькам.
Побарабанил по двойным дверям и вошел.
Большое помещение, заставленное низкой мебелью, почти пустое. На дальнем конце – дверь в другой кабинет.
За столом у той двери сидела женщина и печатала на машинке.
Я встал у низкой конторки у входа и прокашлялся.
– Да? – сказала она, не поднимая головы.
– Будьте любезны, я бы хотел поговорить с владельцем издательства.
– С кем?
– С хозяином.
– А вы кто?
– Джек Уильямс.
Она пожала плечами и сняла трубку старого телефонного аппарата, стоявшего на ее столе:
– Тут мужчина пришел, хочет видеть хозяина. Зовут Джек Уильямс.
Она покивала, затем сказала, прикрыв трубку рукой:
– А вам чего?
– Я по делу.
– Он по делу, – повторила она, снова кивнула и спросила. – А по какому делу?
– По поводу заказов.
– Заказы, – сказала она, кивнула еще один, последний, раз и повесила трубку.
– Ну что? – спросил я.
Она закатила глаза.
– Оставьте свое имя и номер телефона, он вам перезвонит.
– Но я приехал аж из Лидса.
Она пожала плечами.
– Ни хрена себе, – сказал я.
– Ага, – ответила она.
– Может, вы мне хотя бы скажете, как его зовут?
– Его Проклятое Высочество Лорд Всемогущий, – сказала она, выдирая лист бумаги из печатной машинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83