Они заходили за мной к ней на квартиру, они видели, в каком она была состоянии.
– Ага, только вот они думают, что это сделал с ней именно ты.
– Что – это?
– Избил ее, бля, до полусмерти.
– Херня, херня собачья.
– Твои следы на всем ее теле.
– Естественно. Я же ее любил, мать вашу.
– Боб…
– Послушай, я просыпался рядом со своей женой со спермой в пижаме, просыпался весь, бля, в сперме, потому что мне без конца снилась она.
– Е-мое, Фрейзер.
Одни…
Одни вместе:
Я закрываю глаза, ты зовешь меня по имени.
Сигарета, пластиковый стакан, порножурнал.
Туфли не на ту ногу, без шнурков.
Пальцы вокруг моего горла, пальцы в моем горле.
Пальцы под скальпом, пальцы на висках.
Ты закрываешь глаза, я зову тебя.
Одни вместе –
Одни.
– Вы собираетесь предъявить мне обвинение?
Прентис пододвигает ко мне стакан с чаем.
– На, Боб, выпей.
– Скажи мне прямо.
– Похоже, дело плохо, совсем плохо.
– Я этого не делал, Джим. Это был не я.
– Пей чай, Боб. А то остынет.
Черные параши, запачканые сном, вдоль по белым коридорам, набитым воспоминаниями, к окровавленной подушке, набитой перьями альбатроса, последний взгляд на счастливые дни через закрывающиеся двери и окна, к столу и трем стульям под лампочкой в железной сетке.
– Давайте еще раз начнем сначала.
Я отодвигаю от себя пластиковый стакан и вздыхаю:
– Как хотите.
– Когда ты с ней познакомился? – спрашивает Ноубл, прикуривая.
– В прошлом году.
– Когда?
– 4 ноября.
– На Хэллоуин?
Я киваю, никто не улыбается.
– Где?
– Она стояла на дороге у «Радости», пьяная. Похоже, пыталась кого-то снять. Поэтому мы ее арестовали.
– Мы?
– Я и Радкин.
– Инспектор Радкин?
– Да, инспектор Радкин.
– Дальше?
– Привезли ее сюда. Выяснили, что ее прикрывал Эрик Холл из Джейкобс Уэлла и…
– Инспектор Эрик Холл?
– Да, инспектор Эрик Холл.
– И как вы поступили, когда вы это выяснили?
– Я повез ее домой.
– Один?
– Да.
– И тогда все и началось?
– Да.
– И как часто ты с ней встречался?
– Когда только мог.
– То есть?
Я пожимаю плечами:
– Через день. Все стало проще, когда Эрик переселил ее сюда, в Чапелтаун.
– Погоди, значит, ты говоришь, что Эрик Холл, инспектор Эрик Холл снял квартиру в Лидсе для проститутки, имеющей судимости?
Я киваю.
– Какого лешего ему это понадобилось?
– А ты спроси его.
Ноубл со всей силы бьет ладонью по столу.
– Мать твою, Фрейзер. Я тебя спрашиваю.
– Она сказала мне, что он сделал это в знак благодарности за ее услуги. Широкий жест, так сказать.
– И ты ей поверил?
– Тогда – да.
– Но…
– Но потом я узнал, что он был ее сутенером и что он снял ей квартиру, чтобы она могла принимать клиентов.
– И каким образом ты это узнал?
– От Джозефа Роуза. Он значится в картотеке как мой личный информатор.
Ноубл смотрит на Олдермана.
Олдерман кивает Прентису.
Прентис встает и выходит из камеры.
Ноубл поднимает глаза от своих записей.
– Ладно, значит, в течение почти целого года, начиная с прошлого ноября, ты регулярно встречался с Райан?
– Да.
– И это обычно происходило в ее квартире на Спенсер Плейс?
– С января, да.
– И все это время ты не знал о том, что она работает на инспектора Холла?
– Как проститутка – нет. Но я знал, что она ему звонила.
– Но ты знал, что она была проституткой?
– Да, просто я не знал, что он был ее сутенером.
– А кто, как ты думал, был ее сутенером?
– Кенни Д.
– Кенни Д.? Этот тупой негритос, которого мы задерживали по делу Мари Уоттс? Это прикол, что ли?
– Нет.
– Господи Иисусе, Фрейзер. Ты думал, что твоя подружка работала на него?
– Да.
– Почему?
– Она так говорила. Он так говорил.
Ноубл делает паузу, сглатывает и продолжает:
– Значит, ты думал, что она работает на Кенни Д. Тогда чем ты объяснял себе ее постоянные звонки инспектору Холлу?
– Она звонила ему по поводу денег.
– Это как?
– Она продавала ему информацию, которую слышала.
– А тебе она не пыталась продать информацию?
– Нет. У нее не было хороших связей в этом районе.
– Получала ли она от него деньги?
– Не знаю. Спроси у него.
Ноубл смотрит на меня в упор, глаза в глаза.
– Значит, ты говоришь, что твои отношения с этой женщиной, Дженис Райан, были основаны исключительно на сексе?
Я смотрю в потолок, он качается.
Порезы, которые будут вечно кровоточить, ушибы, которые никогда не заживут.
Я снова перевожу взгляд на Ноубла, пожимаю плечами и говорю ему, как оно есть:
– Ну да.
– Ты платил ей?
Глаза в глаза – я говорю ему, как оно есть:
– Да, бля, теперь похоже, что платил.
Тишина.
Снова входит Прентис, и все трое начинают переговариваться между собой.
Интересно, сколько сейчас времени? Я даже понятия не имею, какой сегодня день недели.
Они возвращаются на свои места, и Ноубл говорит:
– Ладно. Кто еще знал о ваших отношениях?
– О нас с Дженис?
– Да.
– Я не знаю. Я никому не рассказывал. А ты знал? А ты, Джим? А ты, Дик?
Они не улыбаются, держат рот на замке.
– Ладно, – снова говорит Ноубл. – Значит, ты говоришь, что к началу этого месяца твои отношения с Райан испортились?
– Да.
– В каком смысле?
– Я не мог с ней часто встречаться – из-за Потрошителя и так далее – и я хотел, чтобы она перестала работать.
– Это почему?
– Я же не хотел, чтобы она погибла, правда?
– Это почему?
– Слушай, отвали.
– То есть тебя не беспокоило то, что она трахается с другими мужиками?
– Конечно, бля, беспокоило.
– Так почему же ты ничего не предпринял?
Я вовремя спохватываюсь:
Порезы, которые будут вечно кровоточить, ушибы, которые никогда не заживут.
Я улыбаюсь:
– Наверное, потому, что я мало что мог предпринять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83