ну, держитесь, жители Спенсер Плейс:
НА ВАС ОПУСКАЕТСЯ ТЯЖЕЛАЯ РУКА ЗАКОНА.
Времени – почти восемь, машина будто сжимается, свет тускнеет. По всему седьмому микрорайону зажигаются костры, но не в честь Юбилея. Мы с Эллисом все еще дежурим у Спенсер Плейс, сидим без движения, потеем и действуем друг другу на нервы.
Нам не по себе, как и всему этому чертову городу.
Эллис источает зловоние. Мы опустили стекла и вдыхали запах горящего дерева, горящего Рима, в черном раскаленном воздухе носятся кошачьи вопли; те, до кого мы еще не добрались, баррикадируются, задраивают все ходы и выходы.
Не по себе:
Я думаю о том, что надо подарить Луизе кольцо. Интересно, она уже вернулась из больницы? Мне стыдно перед маленьким Бобби, стыдно за вчерашний день, за то, что я вернулся к Дженис, меня охватывает возбуждение, и вдруг все обламывается:
ЖЕСТКО:
Бьющееся стекло, визг тормозов, красная машина без лобового стекла мчится по улице, ее заносит из стороны в сторону, кидает на бордюр, и она приземляется на крышу возле уличного фонаря.
– Господи! – кричит Эллис. – Это же наши, из борьбы с проституцией!
Мы выскакиваем из машины и бежим через Спенсер Плейс к перевернутому автомобилю.
Я окидываю взглядом улицу: чуть дальше на пустыре горит костер, освещающий небольшую кучку карибцев, черные тени танцуют и улюлюкают, готовятся довести начатое дело до конца, добить, допинать.
Я пялюсь в черную ночь, на костры и баррикады, на высокое пламя, заряженное болью.
Гордый негритос, весь в дредах, делает шаг вперед с видом воина мау-мау: давай, если не слабо.
Но я уже слышу сирены, спецназ, специальные и резервные, наши наемные чудовища уже спущены с цепи. Я поворачиваюсь к красному автомобилю.
Эллис наклонился, разговаривает с двумя мужиками, висящими внутри вниз головой.
– С ними все нормально, – кричит он мне.
– Вызови скорую, – говорю я. – Я побуду с ними, пока не подтянется кавалерия.
– Черномазые суки, – говорит Эллис, возвращаясь трусцой к нашей машине.
Я встаю на четвереньки и заглядываю внутрь автомобиля.
В темноте я не сразу узнаю застрявших ребят. Я говорю им:
– Не шевелитесь. Через пару минут мы вас оттуда достанем.
Они кивают и что-то бормочут.
Я снова слышу рев двигателей и скрип тормозов.
– Фрейзер, – стонет один из мужиков.
Я заглядываю внутрь, пытаюсь разглядеть лицо человека на пассажирском сиденье.
Крейвен, черт его побери. Следователь Крейвен.
– Фрейзер!
Я притворяюсь, что не слышу его, говорю:
– Потерпи, приятель. Потерпи.
Я снова оглядываю улицу и вижу фургон, выплевывающий спецназовцев. Они бегут за карибцами прямо через костер.
Эллис возвращается.
– Радкин приказал вернуться в участок, как только приедет скорая. Говорит, что там – полный дурдом.
– Тут не лучше. Посиди с ними, – говорю я, вставая на ноги.
– А ты куда?
– Я скоро вернусь.
Эллис тихо матерится себе под нос, а я бегу обратно к дому номер два, обратно к Дженис.
– Какого хрена?
– Пусти. Я просто хочу поговорить.
– Неужели? – говорит она, но открывает дверь пошире и пускает меня в квартиру. Она босиком, в длинной цветастой юбке и футболке.
Я стою посреди комнаты. Окно открыто, за ним – запах дыма и начало облавы.
– Кто-то кинул кирпич в машину наших ребят из отдела по борьбе с проституцией, – говорю я.
– Да ты что?! – говорит она, как будто подобное не происходит почти каждый, блин, вечер.
Я затыкаюсь и обнимаю ее.
– А-а, так вот чего ты, оказывается, хочешь, – смеется она.
– Нет, – вру я, обламываясь и чувствуя, что у меня встает.
Она садится на корточки и расстегивает молнию на моих брюках. Я падаю на спину и утопаю в кровати.
Она начинает сосать. В моей голове – черное небо в мерцающих звездах, я слышу сирены и крики, я знаю – настоящее дерьмо еще впереди.
– Где ты был, мать твою?
– Заткнись, Эллис.
– Ты знаешь, что в машине был Крейвен?
– Чего?!
Я сажусь в машину, улица еще полна синих огней и спецназа. Костры потушены, черномазые сгинули, Крейвен и второй – в больнице Св. Джеймса, а младшему следователю Эллису все мало.
Я пускаю его за руль.
– Так где же ты был, а?
– Отстань от меня, – тихо говорю я.
– Радкин нас прибьет, вот бля, – стонет он.
– Не ссы, – вздыхаю я.
Я смотрю в открытое окно на черный Лидс, воскресенье, 29 мая 1977 года.
– Ты что, думаешь, никто не знает про тебя и эту шлюху? – неожиданно говорит Эллис. – Все это знают. Позорище.
Я не знаю, что ему ответить. Мне наплевать, знает он или нет, наплевать, кто знает, но я не хочу, чтобы узнала Луиза. У меня перед глазами лицо маленького Бобби, и я не могу от него избавиться.
Я поворачиваюсь и говорю:
– Сейчас не время. Оставь на потом.
Он, как ни странно, следует моему совету. Я поворачиваюсь обратно к окну, он – к дороге, мы настраиваемся на схватку.
Милгартский полицейский участок.
Десять вечера, средневековье.
Прямо из моего собственного смутного времени:
Вниз по лестнице – в темницы, поворот ключа в замке, звон кандалов и цепей, лай людей и собак.
Да здравствует Инквизиция:
Инспектор Радкин с короткой стрижкой, без пиджака – в конце коридора из белого света и белой жары.
– Спасибо, что соизволили присоединиться к нам, – ухмыляется он.
Эллис с кривой рожей и зудящими ладонями виновато кивает.
– Как дела у Боба Крейвена, все нормально?
– Да, отделался парой синяков и порезов, – бормочет Эллис.
– Нашли что-нибудь? – спрашиваю я.
– Полный набор.
– Есть что-нибудь конкретное?
– Возможно, – подмигивает он. – А у вас?
– То же самое, что и раньше: ирландец, таксист и мистер Дейв Кортина.
– Ну тогда ладно, – говорит Радкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83