Радкин бежит ко мне через площадку.
А я смотрю на тело, лежащее на полу под плащом, проклиная Бога со всеми его долбаными ангелами, чувствуя вкус крови и приближение конца:
Я вижу черные волосы, вымазанные грязью.
Радкин хватает меня, разворачивает к себе, говорит:
– Где ты был, мать твою, где ты был, мать твою, где ты был… – повторяет он снова, и снова, и снова.
А я смотрю на тело, лежащее на полу под плащом, все еще проклиная Бога и всех его чертовых ангелов, думая:
Нет никакого ада, кроме этого ада.
Проклиная все фальшивые ады, с их генералами и ведьмами.
Я вижу черные волосы.
Радкин смотрит мне в глаза, мои глаза смотрят мимо него, и я вырываюсь и бегу вперед, через площадку, сбивая с ног Прентиса и Олдермана, падая на колени, плащ – у меня в руках, лицо – у меня в ладонях, волосы – в крови, а не в грязи, ответ получен, обещание сделано, а они оттаскивают меня, крича:
– Уберите его отсюда, мать вашу!
Радкин поднимает меня и уводит прочь. Нам навстречу попадается мужчина в халате и пижаме, он идет по площадке прямо на нас, сжимая в руках бутылку молока. У него на лбу написано «О-Т-Е-Ц», его глаза закрыты, чтобы не видеть этого кошмара, этой смерти. Он глядит на нас в упор, проходя мимо, а мы останавливаемся, мы смотрим, как он подходит все ближе и ближе, до тех пор пока бутылка не выпадает у него из рук на землю, которая убила его дочь, и начинает рыть твердую землю, ища выход, который он найдет лишь год спустя, мертвый, в той же пижаме, с разорвавшимся от горя сердцем, которое не заживет, не излечится, и это никогда не закончится.
Мое обещание, моя молитва; его ад.
Радкин наклоняет мою голову и толкает меня на заднее сиденье машины, Эллис оборачивается и что-то говорит мне, но я его не слышу.
Они меня увозят.
Они сажают меня в камеру, швыряют мне туда стопку чистой одежды и приносят завтрак.
– Собрание через десять минут, – говорит Радкин, садясь напротив меня. – Они хотят, чтобы ты тоже присутствовал.
– Почему?
– Они же ничего не знают, на хрен. Мы тебя прикрыли.
– Не стоило.
– Я знаю, Майк так и говорил.
– И что теперь?
Радкин наклоняется через стол, сжимает руки.
– Ее больше нет, понятно? Возвращайся к семье. Ты им нужен, а ей уже нет.
– Я вломился в дом к Эрику Холлу, избил его и угнал его машину.
– Я знаю.
– Это не прикроешь.
– Ходят слухи, что Питер Хантер из департамента внутренних расследований собирается в Брэдфорд, чтобы прошерстить их Отдел по борьбе с проституцией на предмет нарушения устава.
– Ты шутишь?
– Нет.
– И что же тогда будет с Эриком?
– Ничего. Его на некоторое время отправили домой.
– Вот черт.
– Крейвен трясется, думает, Лидс – следующий под раздачу.
Я начинаю улыбаться.
– Не надейся, что Эрик тебя когда-нибудь простит. Я киваю.
Радкин встает.
– Спасибо, Джон, – говорю я.
– Ты не будешь меня благодарить, когда узнаешь, что произошло этой ночью.
– Спасибо за помощь.
– Ее больше нет, Боб. Возвращайся в семью, и все будет хорошо.
Я киваю.
– Я не слышу, – говорит он.
– Хорошо, – говорю я.
Олдман встает и смотрит на нас так, будто ничего, кроме нас, он вообще не видит.
Выходные отменены.
Мы ждем, но все не так, как всегда.
Игра окончена.
– Сегодня утром, приблизительно в 5:45 на игровой площадке, расположенной между Реджинальд Террас и Реджинальд-стрит в районе Чапелтаун города Лидса, был обнаружен труп шестнадцатилетней Рейчел Луиз Джонсон. Потерпевшая работала младшим продавцом в магазине и проживала в седьмом микрорайоне города Лидса, по адресу Сейнт Мэриз-роуд, 66. Последний раз ее видели живой в четверг, седьмого июня, в половине одиннадцатого вечера, в Лидсе, в баре «Хофбраухаус», что в торговом центре «Меррион». Рост потерпевшей – пять футов четыре дюйма, телосложение нормальное, волосы светлые, до плеч. Она была одета в сине-желтую клетчатую юбку, синий жакет, темно-синие колготки и черно-бежевые сабо на высоком каблуке с медными заклепками. Вскрытие производит патологоанатом Министерства внутренних дел доктор Фарли. На данный момент установлено, что потерпевшая получила несколько сильных ударов тупым предметом по голове, а также что сексуальному насилию она не подверглась. Убийца оттащил труп на пятнадцать – двадцать ярдов от того места, где было совершено нападение. Его одежда должна быть сильно запачкана кровью, особенно передняя часть куртки, рубашки и брюк, которые были на нем в момент убийства. У нас нет никаких свидетельств того, что Рейчел Луиз Джонсон занималась проституцией.
Заместитель начальника полиции Джордж Олдман садится и обхватывает голову руками. Мы молчим.
Молчим.
Молчим до тех пор, пока начальник уголовного розыска Ноубл не встает перед доской, доской, на которой большими жирными буквами написано:
Тереза Кэмпбелл.
Клер Стрэчен.
Джоан Ричардс,
Мари Уоттс.
До тех пор, пока он не встает перед этой доской и не говорит:
– Все свободны.
Ноубл поднимает глаза и спрашивает:
– А что с Фэйрклофом?
– Мы его упустили, – говорит Радкин.
– Упустили?!
Эллис прожигает глазами мою щеку.
– Да.
– Это произошло по моей вине, сэр, – говорю я.
Ноубл поднимает руку.
– Неважно. Где он сейчас?
– Дома. Спит, – отвечает Эллис.
– Тогда сейчас – самое время его разбудить, мать вашу!
Он на коленях, на полу, в углу, подняв руки, с расквашенным носом.
В моем теле нет сил.
– Ну! – орет Радкин. – Где ты был, мать твою?!
Я колотился в двери, колотил по мордам, выламывал двери, выкручивал руки.
– На работе, – кричит он.
Эллис, впечатывая кулаки в стену:
– Вранье!
Я насиловал проституток, я трахал их в задницу.
– Это правда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83