– Ну да.
Я отвез ее назад, в ее квартиру. Мы припарковались у дома, в темноте, и я спросил:
– Ты меня прощаешь?
– Да, – сказала она и вышла из машины.
Десять фунтов остались лежать на приборной доске.
Я поехал обратно в Лидс с ощущением тепла в животе, какое бывало у меня, когда я отвозил домой свою невесту и уезжал, а она стояла на пороге и махала мне, и ее родители тоже, вот тогда, вечность назад, двадцать пять лет тому назад, в животе было тепло.
Сияние.
Я не торопился подниматься по лестнице, я не торопился встретиться с ними.
Я повернул ключ в замке и прислушался, зная, что я никогда не смогу ее сюда привести.
За дверью звонил телефон.
Я открыл ее и снял трубку.
– Джек?
– Да.
– Это Мартин.
– Что тебе нужно?
– Я о тебе беспокоюсь.
– Не стоит.
Я проснулся в самый темный час беззвучной ночи. Фейерверки погасли. Я был весь мокрый от пота.
Поцелую тебя – ты проснешься.
Я проснулся, чтобы почувствовать нежность ее поцелуев на моем лбу, чтобы увидеть ее, сидящую на краю кровати с раздвинутыми ногами, чтобы услышать ее колыбельную.
Трахну тебя – ты уснешь.
Я проснулся, чтобы снова провалиться в сон.
Темные задыхающиеся улицы, ухмыляющиеся задние дворы, окруженные безмолвными камнями, погребенные под черными кирпичами, через подворотни и переулки, где не растут ни деревья, ни трава, ногу на кирпич, кирпич на голову, это дома, которые построил Джек.
Площадка для игр и приключений.
Лютики-цветочки у меня в садочке.
Мэри-Энн, Энни, Лиз, Кэтрин и Мэри, взявшись за руки, вокруг шелковицы, припевая:
– Там, где вы ищите одного – двое, где двоих – трое, где троих – четверо.
Кошмарное место, злобное сплетение трущоб, скрывающих грязные человеческие страстишки, где мужчины и женщины питаются джином, где чистые воротнички рубашек – невиданное неприличие, где у каждого жителя синяк под глазом, и никто никогда не расчесывает волосы.
Площадка для игр и приключений.
Лютики-цветочки у меня в садочке.
Тереза, Джоан и Мари, взявшись за руки, вокруг шелковицы, припевая:
– Там, где вы ищите четверых – трое, где троих – двое, где двоих – один, и так далее.
Недалеко от сердца есть узкий дворик, тихая улочка с широкими воротами, в них есть маленькая калиточка, ею пользуются, когда ворота заперты, хотя на самом деле их каждый час отворяют; согласно свидетельству граждан, проживающих неподалеку, вход во дворик редко бывает закрыт.
Площадка для игр и приключений.
Лютики-цветочки у меня в садочке.
Джойс, Анита и Ка Су Пен, взявшись за руки, под шелковицей, шепчут мне на ухо:
– Но вы ведь и сами это знаете.
Справа и слева – глухие стены длиной в восемнадцать – двадцать футов, тянущиеся от самой улицы. Благодаря им после захода солнца во дворе царит полная темнота. Единственным источником света является окно, расположенное в глубине «Клуба рабочих», который занимает все здание, стоящее справа, а также несколько уже не существующих лоджий.
Площадка для игр и приключений.
Лютики-цветочки у меня в садочке.
Я чувствую рукой холодный металл ворот, смотрю в упор на двор, погруженный во мрак. Кэрол приглашает меня войти.
Площадка для игр и приключений.
В упор.
Из огня да в полымя:
Визжа: ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ.
Воя: Трахну тебя – ты уснешь.
Визжа: ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ.
Воя: Поцелую тебя – ты проснешься.
Визжа: ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ, ОН ИДЕТ.
Из того да в это, из этого да в то, и обратно.
Рассвет, стук почтового ящика, письмо на коврике.
ОН БЫЛ ЗДЕСЬ.
Снова.

Часть третья
Боже, храни королеву

Джон Шарк: Следующий звонок.
Слушатель: Я просто хочу сказать, что она – хорошая королева, она – сама Британия.
Джон Шарк: И это все?
Слушатель: Да.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Среда, 8 июня 1977
Глава одиннадцатая
Лидс.
Среда, 8 июня 1977 года.
Все начинается снова:
Когда сойдутся две семерки…
Мчась сквозь очередной жаркий восход к очередной старой сцене в старом парке с разбросанными в нем мертвецами, из Солджерс Филд сюда, все начинается снова.
Утро среды, двери распахнуты, следующее утро после предыдущей ночи, гирлянды содраны, флаги спущены.
На руле – побелевшие костяшки пальцев, сжатые в молитве руки. Педаль – в пол.
В моей голове – голоса, оживленные смертью:
Утро среды – она покрыта плащом, ботинки попирают ее бедра, белые трусы болтаются на одной ноге, розовый лифчик задран вверх, живот и грудь разодраны отверткой, череп пробит молотком.
Машины и фургоны кричат со всех стороны, вопят:
– Двигаемся в сторону Чапелтауна.
Я паркуюсь, я молюсь, я обещаю:
Боженька, миленький, пожалуйста, сделай так, чтобы с ней ничего не случилось, пожалуйста, сделай так, чтобы это была не она, и если это не она, я оставлю ее и вернусь к Луизе и начну все сначала. Аминь.
Я бросаю «гранаду» Эрика за углом, бегу, ориентируясь на вой сирен, через Чапелтаун.
Чапелтаун – наше место, наш приют на один год, зеленая улица с величественными старыми домами, маленькая неряшливая квартирка, которую мы до краев наполняли сексом, скрываясь от всего остального мира, от моего остального мира.
Я поворачиваю на Реджинальд-стрит: голубые огни вращаются беззвучно, на каждом пороге – ходячие мертвецы с раскрытыми ртами и молочными бутылками, я иду мимо муниципального центра, мимо полицейских в форме, под полицейской лентой, через ворота, на игровую площадку, на старинную сцену, где мы, актеры, двигаем своими деревянными конечностями, чешем свои деревянные затылки деревянными руками, а Эллис смотрит на меня и говорит:
– Господи. Какого хрена…
И они все здесь:
Олдман, Ноубл, Прентис, Олдерман и Фарли;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83