Я – жертва твоих мучений; я
в отчаянии.
Телефонный звонок.
* * *
Джон Шарк: Так вот, я хочу процитировать сэра Роберта Марка, который сказал (читает): Раковая опухоль коррупции, поразившая Отдел по борьбе с производством и распространением порнографии, была выявлена и уничтожена.
Слушатель: Это – лажа, Джон, вот что это такое.
Джон Шарк: Я смотрю, это заявление не произвело на вас должного впечатления?
Слушатель: Конечно нет. Он ведь сказал, что все осталось бы шито-крыто, если бы не пресса, мать ее. Вы знаете, меня как-то не очень успокаивает эта мысль. Я имею в виду то, что они полагаются на вашего брата.
Джон Шарк: Мне кажется, сэр Роберт Марк сказал, что вообще вся страна нам многим обязана.
Слушатель: Только не я. Я ничего вам не должен.
Передача Джона Шарка
Радио Лидс
Понедельник, 6 июня 1977 года
Глава девятая
Хер с Олдманом.
Хер с Ноублом.
Хер с Радкиным.
Хер с Эллисом.
Хер с Донни Фэйрклофом.
Хер с чертовым Потрошителем.
Хер с Луизой.
Хер с ними со всеми.
Ее нет:
Меня нет.
В аду.
Колотясь в двери, колотя по мордам, выламывая двери, выкручивая руки, ища ее, ища себя.
В аду, полном фейерверков.
Вон из ее комнаты, обратно по коридору, дверь нараспашку, Кита нет, Карен смотрит на меня с кровати: «О бля, только не это…», но я стаскиваю ее с постели, тащу по полу, пара розовых трусов, сиськи болтаются, я кричу ей в лицо: «Она ушла, забрала все вещи. Куда она делась?», она подо мной, закрывает лицо руками, потому что я бью ее изо всех сил, потому что если кто и знает, где Дженис, так это Карен, белая, 22 года, судимая за проституцию, наркоманка, мать двоих детей, и я снова хлещу ее по лицу и смотрю на окровавленные губы, расквашенный нос, кровь, размазанную по подбородку и шее, по груди и рукам, и я стаскиваю с нее розовые трусы и тащу ее обратно на кровать, расстегиваю штаны и вставляю ей, а она даже не сопротивляется, просто лежит на постели под моим весом, я выхожу из нее, она смотрит на меня снизу вверх, я снова бью ее по лицу и переворачиваю на живот, и теперь она начинает бороться, говорит, что так не надо, но я тыкаю ее лицом в грязные простыни и вставляю ей член в задницу, а она кричит, и мне больно, но я продолжаю до тех пор, пока не кончаю и не падаю на пол, а она лежит на кровати, кровь и сперма текут по ее ляжкам, ее задница – перед моим лицом, и я встаю и делаю это снова, но теперь мне не больно, и она молчит, потом я кончаю и ухожу.
В аду, полном фейерверков, ее нет.
Я лежу на полу телефонной будки, уже стемнело, но горят фонари и костры, фейерверки и фары, надо мной – высокие деревья Чапелтауна, в деревьях – херовы совы с большими-пребольшими круглыми глазами, и я кляну Мориса, мать его, Джобсона, дядю Мориса, Сову, моего ангела-хранителя, с его «хорошо хоть она – из полицейской семьи, знает, как оно бывает» и со всем этим дерьмом типа «если тебе что надо – ты не стесняйся»: ну, давай, бля, приезжай к этой телефонной будке и забери меня отсюда, и верни ее мне, давай, падла, пока я не достал перо и не пощекотал твои крылышки, твои вонючие черные крылья, эти вонючие черные крылья смерти, давай, верни ее мне, прямо сюда, в эту маленькую красную будку, в это смутное время, в этот каменный век, мертвый век, верни ее мне, сжимающему телефонную трубку, верни ее, чтобы она увидела, как я тут рыдаю, вою, свернувшись в клубок на полу, сжимая в руках волосы, проклятые волосы, кровавые пряди волос.
В аду, полном фейерверков, ее нет, я один.
– Еб…
Я держу Джо Роуза за горло, комната наполнена густым дымом, матрас прислонен к окну, две семерки нарисованы на каждой свободной поверхности, глупая обдолбаная мартышка со страху готова наложить в штаны.
– Я тебя убью.
– Я знаю, я знаю.
– Говори…
Он трясется, закатив глаза к потолку, заикаясь:
– Дженис?
– Говори.
– Я не знаю, где она, слышь, я клянусь!
Я сую ему пальцы в ноздри, подношу ключи к его большим карим глазам.
– Не надо. Я клянусь.
– Я тебя убью.
– Я знаю, слышь, я знаю.
– Говори.
– Что говорить? Я не знаю, где она.
– Но ты знаешь, что ее нет?
– Это каждый, бля, придурок знает.
– А ты скажи мне то, чего не знает ни один, бля, придурок.
– Например?
– Например, кто был ее сутенером?
– Кто был ее сутенером? Слышь, ты че, шутишь, да?
– Какие тут, бля, могут быть шутки?
– Эрик.
– Эрик Холл?
– А ты че, не знал?
– Она его информировала.
– Ясное, бля, дело. А он был ее сутенером.
– Ты мне врешь, Джо.
– Ты че, бля, в натуре не знал?
Я хватаю его за горло.
– Я тебе клянусь, слышь. Эрик Холл был ее сутенером. Спроси любого.
Я смотрю в эти большие карие глаза, в эти большие слепые карие глаза и начинаю сомневаться.
– Слышь, она вернется, – говорит он. – Как бумеранг. Они все возвращаются.
Я отпускаю его – он падает на пол.
Я иду к тому, что осталось от двери, к разбитому дереву, к расколотым семеркам.
– Кроме тех, которые попадаются твоему Капитану Джеку, – говорит он. – Кроме тех, которые попадаются в его пиратские сети.
– Позвони мне, Джо. Как только услышишь хоть малейший шорох – сразу позвони.
Он кивает, трет шею.
– Иначе я вернусь и тебя убью.
В аду, полном фейерверков, ее нет, я один – посреди улицы.
Я снова набираю номер. Луизы нет.
Я снова и снова набираю номер. Луизы нет.
Я набираю номер больницы, но меня не соединяют.
Я набираю Йорк, и спустя десять минут сестра говорит мне, что господин Рональд Прендергаст умер сегодня утром от гематомы, образовавшейся в результате травм, нанесенных ему во время ограбления.
Я поднимаю глаза и вижу небо сквозь кроны деревьев.
Вижу дождь.
Я снова набираю номер. Луизы нет.
Я снова и снова набираю номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83